Вот моя деревня
Шрифт:
Сразу после армии Леха влюбился в одну поселковую деваху. Сейчас уже трудно было вспомнить, как подначили его друзья. Но на спор подставил Леха ногу под Летучку, тормозящую у перрона. Ногу потерял, и девки не добился. Опорой стал ему протез. Бесплатный. И инвалидная пенсия, как раз в минимальную продуктовую корзину, разработанную государством для поддержания жизненного духа в теле страдальца. Девка вскоре уехала — не выходить же замуж за инвалида-придурка. Лешка переживал, пил горькую. А в запое переступал через мать-сердечницу и через все законы. По трезвости был вежлив, разговорчив,
С шестнадцати лет работал на стройке, многому научился, и в поселке считали его руки — красивые, с длинными пальцами, как будто и не рабочие — золотыми. Он подкреплял это впечатление золотым перстнем с черным камнем в оправе, небольшим. Вполне изящным.
— Из города вернулся?
Лешка был в хлам пьян. Он сумел только махнуть рукой. Мол, присаживайся. Перед ним стояла початая бутылка портвейна № 62, в просторечье Портоса, разлитого на основе ханки — кулинарной эссенции.
Халимон привязал Монну Лизу к ближайшему столбу, с нахлабученной шапкой аистиного гнезда, из которого выглядывали подросшие птенцы. Присел. Лешка налил щедрою рукой. Халимон не поморщился, хотя вкус напитка ему не нравился.
— Надолго? — поинтересовался.
— Навсегда! Домой! В родные Пенаты! — с пафосом воскликнул Лешка. — Надоело! Отец, сам знаешь, заболел. Кто печку топить будет. Мать-сердечница.
Аркаша, отчим Лехи, воспитавший его с семи лет, как-то быстро начал тускнеть, худеть. За зиму скинул килограммов десять. Мать Лехи Ида силком повезла его в город. Анализы сдавать он отказался. А когда горлом кровь пошла — всем все стало ясно.
— Помирает, батя. — Леха покачал аккуратно остриженной головой. — Кранты. Не выберется.
— Я говорю, все там будем. — Подтвердил Халимон.
Снова выпили. Халимону было достаточно. Он поднялся еще потому, как из дверей магазина выходила Надя с бутылкой водки. Монна Лиза недовольно заблеяла — трава у канавы ей понравилась. Халимон выровнил шаг за Надей, таща за собой упиравшуюся козу…
— Надюха, может, дойдем с тобой до заброшенных складов. А? Я весь, как огурец, мытый и покрашенный.
— Дурак ты крашенный. — Беззлобно вздохнула Надя. — И что ты такой всю жизнь озабоченный?..
— Да я не всю жизнь. А только сейчас. Я ого-го какой был!.. Я, можно сказать, знаток женской натуры…
— Знаток! Как же тебя угораздило на Синепупой своей жениться?
— Я говорю, это не я, она сама… Я говорю, бросила меня в койку, и в первую неделю чуть до инфаркта не довела. Ну, без остановки… Фурия! И давай, и давай… У нее эта была… нимфомания, болезнь половая такая…
— Как это?
— Потребность в половой страсти большая.
— Так это она тебя заразила? — догадалась Надя.
— А кто же … Деньги начал копить. — Сообщил он доверительно в следующий момент.
— На что?
— На женщину. Резиновую.
— Гос-пы-ди! — воскликнула Надя громко.
— Так никто не дает! А эта будет безотказная. И так можно, и эдак… — размечтался Халимон.
— Ага. Маргарином запасись. — Съязвила
И все-таки слова Халимона не давали ей покоя. Халимындра болела неуемной половой страстью! А ничего такого она за ней не замечала. Ведь и дураку было ясно, что любому мужику она предпочитала рюмку с самокатом.
Все-таки фантазер, ты, Халимон, неуемный!
Аля Хромова стояла у собачьей будки с банкой в руке, и кистью золотом выводила на вершине конуры знак доллара. Этих денежных знаков, она сроду в руках не держала, и потому получался он у нее не ахти как.
Бакс, склонив голову, смотрел на хозяйку и, вероятно, думал о том, что она рисует какую-то странную кость. Нет, чтобы принести из магазину шикарную, большую, говяжью.
— Красиво? — поинтересовалась она у Нади. — Раз не водятся у нас баксы — нарисуем. По фен-шую так надо. — Объяснила Аля. — По телевизору видала.
— А-а… — протянула Надя. — А ты давай, Халимон, давай, не примазывайся…
Халимон развернул Монну Лизу и пошагал обратной дорогой.
Новость
Здешнее лето кончается быстро. Запунцевели листья грабов. Небо опустилось еще ниже. Вместо солнышка светились в палисадах куртины яркой календулы. Календулы в этих местах было много. Обильно политая дождями, ветет она пышно, радостно, до самых заморозков. Женщины употребляли ее от расстроенной алкоголем печени. Вместо чая. А Любаня Продуманная вообще решила, что на чае надо экономить. Надя мнения была другого. Она пропагандировала зеленый чай, помогавший от той же беды. Но календулу заваривала и себе и Вовушке. Последний раз с братом они выпивали по поводу хорошей новости. Беременность Вовкиной шмары закончилась выкидышем… которого не было. Оказалось, она обманула Вовку, представившись беременной. А Вовка не будь дураком да и посетил ее гинеколога. Вышел он оттуда обалдевший, потому что прояснил — у нее детей просто быть не может, так как матка ее детская, а это не лечится.
Была и еще новость. Вовка в интернете познакомился с русской немкой из Кельна. Неподалеку от Кельна жила и старшая сестра его Наташа. Роман стремительно развивался. Настя готова была приехать к нему познакомиться поближе. В городе у нее проживали материны подруги и дальние родственники.
— Вот и натешился. — Не нарадовалась Надя. — Может, теперь от Шмары избавимся.
Гиннес и бартолетовы железки
В медпункт приехали врачи — гинеколог и терапевт. По плану. А Татьяна забыла накануне повесить объявление на доску у Красного магазина. И теперь она, запыхавшись, летала по улицам и стучала во все двери и окна.
— Приходите, тетя Аля. Поскорее. Терапевт и гинеколог. По плану.
— К гинекологу бы надо.
— Такой доктор, чудо! Красавец молодой! Иван Александрович.
— Что!? — изумилась Хроменчиха. — Мужик, что ли? Нет, к мужику я не пойду.
— Он же доктор, теть Аль!
— Он мужик. А я привыкла в темноте с мужиками иметь дело.
— Может, кому надо, а? Теть Аль, будь другом, позвони. У тебя же телефон. Еще кому-нибудь позвони.