Вот придет кот
Шрифт:
(Тут следует закатить глазки и прошепелявить: «Как быстро время летит!..» Свежая мыслишка, не правда ли?)
Ну вот и наступил этот самый двадцать первый. Чуть-чуть ты его не дождался.
Тогда, в девяносто девятом, много разговоров велось насчет этой даты. «Конец света» и прочая лабуда. Новый год близился, четыре цифры разом на календаре сменялись. Хотя, строго говоря, XXI век не в 2000-м наступал, а в 2001-м.
Обычно ведь какой отсчет ведется: «двадцатые годы», «тридцатые» и так далее. А первые десять лет, стало быть, надлежит
Занятное словечко: «нулевые». На «никакие» смахивает.
Отчасти так оно и вышло. Правда, и в «нулевые», как уже сказал, кое-что наприключалось здесь без тебя. Мы ж, братец, тут нынче «с колен поднимаемся» — есть у нас такая кричалка. С каких колен? Ну, с тех, на которые в девяностых годах якобы всех поставили.
Ты на коленях стоял? Я про себя такого вроде не припомню.
В девяностых он — Ельцин — много, конечно, дров наломал. Иллюзий поубавилось, это верно. Про деньги уж не говорю — все, как известно, Гайдар с Чубайсом сперли. Залезли в сберкассы и стырили несметные богатства, что лежали целехоньки, разве что на великие стройки коммунизма чуток потратили.
Девяностые — время несладкое, кто б спорил? Не нам одним с тобой досталось тогда. Всем досталось. А если не всем, то уж большинству точно. Но чтоб вот так — сразу на коленки.
Ты вспомни хоть 91-й: «Свобода, мужики, Свобода!» Жрать, правда, нечего, зато впереди-то, впереди…
Что «впереди» получилось, это тебе известно. Это когда я тебе свои карточки на масло таскал, а ты мне свои — на сигареты.
«Кто виноват?» — любимый вопрос. Ельцин-злодей, Чубайс-зверюга, темные силы, мировая закулиса, Рейган, Запад, ЦРУ — только б сыскать. До сих пор ищем.
Обычная история. «Вот кот. Он сожрал всю сметану…»
Помнишь, я перед самым концом приволок в больницу свою книженцию. Прямо из типографии приволок — тепленькую еще. Назывался сей опус «Кухтик, или История одной аномалии». Не самый великий роман, хотя два издания выдержал, к немалому удивлению автора. Еще немного бы поднапрягся, Толстого бы переплюнул наверняка.
Тебе как раз очередную «химию» делали, слабый ты был совсем. Взял книжку, пролистал, спросил, откуда такое название взялось. Я начал было объяснять, а тут в палату сестра пришла — капельницу менять. Так и не рассказал. Теперь вот, старуху возле магазина встречая, каждый раз вспоминаю этого Кухтика.
А название появилось вот как.
Я в середине восьмидесятых часто в Новосибирский Академгородок ездил. Совершенно, надо сказать, рождественское место — сосны, кедры, белки по улицам прыгают. И тут же — институты, лаборатории, университет. Люди, как мне казалось, не от мира сего. При этом все тогдашние прелести, конечно, присутствовали. Мясо, масло выдавалось по талонам. Кандидатам и докторам наук ежемесячно добавляли «наборы». По сути — паек. В «набор» входила
У меня там было много друзей. Один из них — Вова Будкер, сын академика Будкера. Может, ты о нем слышал.
И вот, представь: сидим мы с Вовой на кухне. За столом — гости, приглашенные на эту самую курицу. И беседуют они, заметь, не о пайках и не о консервах. Беседуют о том, продолжает ли человечество эволюционировать как биологический вид, или только как совокупность социальных структур.
А курица, заметь, — одна на всех. Такая вот эволюция…
Городок же, по легенде, возник следующим образом.
Незабвенной памяти Никита Сергеевич Хрущев приехал как-то в Сибирь. Не то поохотиться решил, не то на жизнь посмотреть «в глубинке». И захватил он с собой из Москвы академика Лаврентьева.
Остановились в Новосибирске. И там однажды, гуляя с академиком по тайге, поделился с ним Первый секретарь ЦК своими мыслями о развитии науки.
— Понимаешь, — говорит, — за границей, я слышал, для ученых отдельные городки строят, чтоб, значит, сидели они там и всякое такое научное придумывали. Надо б и нам что-то подобное засандалить. Глядишь, изобретут чего-нибудь новенькое, бомбу какую новую придумают. А?
— Хорошая мысль, Никита Сергеевич, — подтвердил академик.
Главный начальник партии окинул взглядом кедры и сосны. А местечко и впрямь было красивое, называлось Волчий лог, позднее переименовали в Золотую долину. Посмотрел, значит, он на ту красоту и произнес:
— Ну, а коли хорошая мысль, давай прям здесь такой городок и отгрохаем.
Так, согласно легенде, появился Новосибирский Академгородок…
Впрочем, я ж тебе не о Городке собирался рассказать, а о том, как название книжки возникло.
Первый вариант этого бессмертного шедевра начал проблескивать именно в Городке. Хотя ни о каком романе я тогда не помышлял, просто удумал какую-нибудь смешную байку про тамошнюю городковскую жизнь сочинить — друзей потешить.
Начать хотел с упомянутой легенды о Никите Сергеевиче. А потом уж — все истории, которых наслушался в Городке. Место это, как и всякое место, где люди живут обособленной жизнью, обрастает, сам знаешь, легендами. Вот за них и решил уцепиться. Долго с названием мыкался, пока не случилась одна история.
Сидим мы как-то с приятелем моим Женей Шунько и еще с парой ребят из Института ядерной физики в одной из лабораторий. Говорим, естественно, о высоких материях. Сейчас не вспомнить о чем, но о чем-то вселенском, не иначе. Там ведь — либо о пиве (его редко в Городок привозили — как привезут, так большой праздник), либо о высоких материях. Но в тот раз не о пиве речь шла, точно.
Сидим, значит, беседуем. Под ногами — железный пол, а под ним синхрофазотрон — тоннель в полкилометра, обвешанный датчиками и проводами. Словом — наука, передний край…