Вот придет кот
Шрифт:
На каждом из нас синий халат — такая униформа полагалась в институте.
Беседа наша течет помаленьку, воспаряя к звездам и проникая вглубь атома. Иногда и политики коснемся — так, мимоходом. Всё отлично. Никто не мешает. Но какой-то паренек в таком же синем халате постоянно в двери заглядывает. Смешной мальчонка — худенький, шея тонкая, уши торчат. Откроет дверь, поглядит и снова исчезнет.
Мне тогда как-то неудобно стало. Может быть, думаю, парень о чем-то важном поговорить хочет, а они тут меня — как гостя — беседой развлекают.
Время от времени толкаю в
Ну, я не беру.
А после того, как набеседовались мы всласть и вышли с Женькой на улицу, я спрашиваю: «Послушай, что там за парень всё войти порывался?» Он опять рукой махнул и говорит: «Да это Кухтик».
— Кто-кто?
— Кухтик, — говорит Женька. — Кухтик. Фамилия у него такая. Уборщик наш. Ему, видно, убрать надо было там, пол подмести, вот он и ждал. А что?
— Да ничего, я так просто.
На том разговор и закончился. И появился в моей жизни паренек с фамилией Кухтик. И фамилии той суждено было стать названием книжки, о котором я за пустой болтовней так и не успел тебе рассказать.
Понимаешь, я вот о чем тогда, идучи с Женькой, подумал. Вот сидели мы, о звездах беседовали, о каких-то вселенских материях рассуждали, о высокой политике трендели. А он, тот паренек, всё ждал, пока мы наговоримся, чтобы пол подмести. Звезды, квазары-мазары ему — до лампочки. И атомы — тоже. Разве что слышал, будто из атомов тех бомбу делают.
Только где обитают эти теории, эта наука, политика и прочая заумь, и где живут эти Кухтики? Если наука его, может, и не сильно касается (пока к бомбам отношения не имеет), то политика — вся эта грязь — вечно по живым людям топчется. По таким вот, как он. Или та старуха у магазина…
Но что-то я в сторону съехал. На чем остановились? На «поднимании с колен»?
Подниматься начали так.
Тридцать первого декабря 1999-го, под Новый год, как водится, по «ящику» должны были из Кремля народ поздравить — чуток оторвать от салата оливье. Девяностые заканчивались, майонез, колбаса, горошек и другие ингредиенты на полках уже стояли. Не всякий, правда, купить мог, хотя основная масса наверняка отоварилась — традиция всё ж, и в худшие времена умудрялись.
Мы тоже собрались за столом отметить праздник традиционным блюдом. Кстати, оливье, как я недавно выяснил, — вовсе не «оливье». В Европе зовется «русским салатом». Может, потому, что с колбасой. Хотя, если придерживаться исторической правды, колбаса появилась в салате не сразу. Его же француз придумал в Москве еще в начале века (прошлого уже, Господи!). Туда сперва клали рябчиков, икру и другие буржуйские штучки. Колбасой заменили после 1917-го. Впрочем, это детали.
Вот, стало быть, под французско-русский салат готовились бокалы поднять. Вся семья в сборе, Данька по такому случаю тоже решил присоединиться к родне, перед тем, как умотать в более интересную компанию.
Сидим, отмечаем, краем глаза следим за «ящиком». Наконец гарант Конституции появился на экранах. Выглядел так себе, но речь начал зачитывать вполне сносно. И слова вполне обычные произнес. То
А потом…
«Сегодня я в последний раз обращаюсь к вам с новогодним приветствием. Но это не все. Сегодня я в последний раз обращаюсь к вам как президент России. Сегодня, в последний день уходящего века, я ухожу в отставку…»
Насчет «последнего дня уходящего века» тут он малость напутал. Однако реакцию всех, кто у «ящиков» сидел (не только нас троих, но и остальных ста сорока миллионов), ты, наверное, представляешь. Салат оливье как-то сразу потерял актуальность.
Затем прозвучало совсем уж неслыханное:
«Я хочу попросить у вас прощения…»
Слегка прибалдев, я решил, что папаша и впрямь начнет каяться. Но дальше он формулировочку подправил:
«Я прошу прощения за то, что не оправдал некоторые надежды у тех людей, которые думали, что мы можем одним махом, одним рывком, одним знаком сможем перепрыгнуть…»
и так далее.
Сформулировал мягко, но все-таки. Причем, говорят, речь сам правил, пресс-служба другое обращение готовила. (Вообще-то свое обращение он зачитал еще в полдень, но мы прозевали — «ящик», сам знаешь, включаем редко.)
Ельцина уже нет. Он теперь там, у вас — умер через восемь лет после того, как тебя не стало. Кроют его в народе — в большинстве, во всяком случае — до сих пор. И долго еще будут крыть. Но подобных слов о прощении никто не произнес — ни до, ни после него. И вряд ли произнесет.
История — дама с вывертами. Почем знать, что запомнится лучше: наломанные дрова или эта вот пара слов…
Так, братец, встретили мы Новый год. Первый Новый год, который тебе уже отмечать не пришлось.
В ту же ночь дорогие россияне узнали, кто будет их в следующем веке поздравлять с Новым годом.
Фамилию я называл, а лицо его у тебя едва ли запечатлелось. Его вообще мало кто выделял в тогдашней суетне. Премьеры чуть ли не каждый год менялись. Сначала, вспомни, — Черномырдин. Тот самый, который «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Великая фраза, над каждым креслом чиновничка можно в бронзе отлить. Потом Кириенко — молоденький такой, «киндерсюрпризом» прозвали. За ним, кажется, опять Черномырдин, потом — Примаков, Степашин… Точная очередность уже поистерлась.
Путину суждено было эту канитель завершить и стать «преемником».
Вот тебе одно из первых словечек нового века. До того лишь наследники престола появлялись. Но время идет. Демократизация, брат.
Помнишь анекдот конца восьмидесятых: «Какая разница между демократией и демократизацией? — Такая же, как между каналом и канализацией».
Ну, что за люди, ну, что за юмор. Только бы поехидничать…
Новый президент — Путин Владимир Владимирович (именно так, именно в таком порядке его вскоре начали величать) — особым чувством юмора, кстати говоря, в первые годы не отличался. Это он потом начнет острить, а сперва выглядел мужчиной суровым. Опять же — хорошая школа. КГБ, как-никак.