Вот в чем фокус

Дробиз Герман Федорович

Точка

Человек, как всякое живое существо, стремится к опре­деленности. И что может лучше успокоить, чем твердое знание, что ты сейчас занимаешь определенную точку в пространстве. Что мир велик и в нем есть много чего, в основном тебе не принадлежащего, но уж эта точка, в которой ты находишься,— твоя, и ничья больше. Един­ственное исключение: беременная женщина. Их в одной точке двое. Но это исключение и составляет особую радость беременных женщин.

Чувство точки, родившись в школьном детстве, сопро­вождает Сергея Иваныча всю жизнь. Радует, успокаи­вает, поддерживает морально. Сергей Иваныч, если наступает трудная минута, если обижен, растерян, сбился

с жизненного пути,— не предается бесцельным пере­живаниям. Он действует по заведенной с детства схеме: сначала определяет свои координаты, затем — свое положение относительно стран света, затем намечает ориентиры на местности, а уж после этого выбирает дальнейший маршрут жизни — как в возвышенно-фило­софском смысле, так и в сугубо житейском.

Например. Как все нормальные люди, Сергей Иваныч стоит в очереди на телефон. Когда подал заявление, оказался шестьдесят вторым, зато уже через год — семь­десят третьим, а еще через год — девяносто восьмым. Он, конечно, немного удивился, но один остроумный приятель объяснил, что все, что растет, растет в две стороны — корнем вглубь, а стволом к солнцу. И очередь, прежде чем потянуться к солнцу, то есть в данном случае к телефону, должна обрести крепкий корень, а для этого надежно прорасти вглубь. И действительно, еще через год очередь оказалась сто второй, после чего, обретя корни, поперла к солнышку: через год — девяносто тре­тья, через год — семьдесят седьмая, а еще через год — двадцать четвертая! А еще через год пришел Сергей Иваныч в телефонную контору узнать, какие же пер­спективы. А там, чтобы узнать, как у тебя с очередью, надо еще и живую очередь к особому окошечку выстоять. Выстоял, назвал себя особому окошечку, а оно ему го­ворит: ваша очередь — сорок шестая. Не может быть! Перепроверьте! Перепроверили: сорок седьмая. Сле­дующий!

Вышел Сергей Иваныч из телефонной конторы, в бли­жайшем сквере на скамеечку рухнул. Что же это за очередь такая? Второй корень пустила. А сколько их ей еще понадобится? Кто эти люди, которые опять впе­реди оказались? Кто они? Кто-то. А ты кто? Никто. Гебя нету. Для самого себя ты еще есть, для жены существуешь. Местами. А для телефонной конторы ты пустое место.

Долго бы еще он так самоуничижался, если бы не вспомнил о любимой географии. Пусть я ничтожество, по определенное место, уж извините, занимаю. Пятьдесят пять градусов северной широты, сто тридцать два градуса восточной долготы, то и другое с какими-то там минутами и секундами. С какими неважно, а важно, что в этой точке нахожусь я и никто другой в данный момент находиться в ней не может. Если, конечно, не подойдет кто-нибудь и со скамеечки не сковырнет. Но я тебе ско­вырну! Только подойди. Моя точка!

Определил координаты — успокоился. Но недоста­точно. Чувствует, есть потребность и по странам света определиться. Где я нахожусь? Первое, очевидное: в ста метрах к югу от телефонной конторы. Это успокаивает? Не успокаивает. Тогда так: в трех километрах к северу от своей квартиры, где жена ждет, какие про телефон но­вости. Это успокаивает? Это будоражит. Заставляет вспомнить, что я, в конце концов, в каких-то пяти кило­метрах к юго-востоку от горсовета, где народный кон­троль в действии. Это успокаивает? И даже вдохновляет. Значит, есть маршрут? Есть. Но если там опять очередь? И тоже сначала растет вглубь? С другой стороны — какие у него в этой точке перспективы? Тут вот, на скамеечке? Никаких. Бесперспективные координаты. Надо сменить. Причем резко. Человеком хочется себя почувствовать! На высоте. Где ближайшая высота? Где себя человеком можно почувствовать? До Тянь- Шаня пять тысяч километров на юго-восток. До ресторана «Заря» семьсот метров на юго-запад. Строго по трамваю. До Тянь-Шаня добираться дорого, зато там бесплатно. Бегай по ледникам, рассветами любуясь. До «Зари» три копейки на трамвае. Зато внутри дорого. Достал деньги, прикинул: на дорогу до Тянь-Шаня маловато,

на пре­бывание в «Заре» еще меньше. Стоп! Северо-северо-восток, десять перегонов троллейбуса, пивной бар «Отдых». И дорога дешевая, и пребывание на высоте по карману. Самая точка и есть!

Верность

Сергей Иваныч всю жизнь верен тому, чему его учили в детстве. Например, в детстве его учили читать — и он до сих пор читает. Чаще всего «Книгу о вкусной и здоровой пище». Потому что в детстве его учили постоянно перечитывать любимые книги. А это — его любимая.

«Нет вкуснее рыбной закуски,— читает Сергей Ива­ныч,— чем слабосоленая, бледно-розовая, нежная и тон­кая по вкусу лососина». И сразу возникает желание стать нежным и тонким. «Особенно хороша лососина из каспийского лосося, обитающего в средней части Каспия». И тут же созревает твердое решение переселить­ся на Каспий, в среднюю его часть.

«Золотисто-коричневые копчушки,— читает Сергей Иваныч,— аккуратно уложенные в маленькие плетеные драночные коробки, приятно украшают рыбные прилавки и всегда пользуются большим спросом». И сразу ему хочется быть золотисто-коричневым и пользоваться боль­шим спросом.

«Сырки из творожной массы с добавлением сахара, фруктовых соков, какао, ванили, расфасованные в брусочки, очень любят малыши». Каждый раз как прочтет это место Сергей Иваныч, так дает себе слово: конкретными делами добиться, чтобы его тоже полюбили дети.

«Мускаты пьют молодыми»,— читает Сергей Иваныч. И сразу ему хочется быть молодым. «Впрочем,— читает он дальше,— есть своя прелесть и у старых мускатов». И сразу ему хочется стать старым, но чтобы при этом у него была своя прелесть.

А все потому, что Сергей Иваныч верен тому, чему его учили в детстве. А в детстве его учили быть похожим на героев любимых книг.

Чувство меры

Сергей Иваныч не любит, когда вещь без употребле­ния валяется. Ему на день рождения книгу подарили. Он спрашивает жену:

— Тебе подставка под утюг не нужна?

— Нет.

— А мясо ты на чем рубишь?

— Доска есть. Если тебе уж очень хочется что-нибудь в доме сделать, сделай, чтоб холодильник не рычал. Надоело.

У холодильника, действительно, как только он вклю­чается, начинает радиатор вибрировать. Просто оглохнуть можно. Сергей Иваныч между радиатором и стенкой тряпки набивал — слишком мягко, не глушит. Деревяшку заколачивал — слишком твердо, еще громче трещит. А книгу эту попробовал загнать — и надо же. Получилось в самый раз. Просто идеально. Как будто ее специально для этого выпустили.

Приятель, который ее подарил, через некоторое время спрашивает:

— Ну, как тебе книга? Как тебе этот писатель?

— Больше всего мне понравилось, как он с размером угадал,— говорит Сергей Иваныч,— Был бы у него роман потолще или потоньше на десяток страниц — и уже было бы не то. Хороший писатель. С большим чувством меры.

Шутка

Сергей Иваныч человек серьезный, но иногда любит пошутить. Как-то раз пришел с работы, настроение хорошее, видит — и у жены хорошее. А что, думает, если я спрячусь? Вот она удивится: только что здесь был. Куда пропал? Пусть-ка поищет. А потом вместе по­смеемся!

Улучил момент, когда жена на кухню ушла, и влез во встроенный шкаф. Втиснулся между стенкой и своим зимним пальто. Но дверцу плотно закрыть не удалось — с внутренней стороны ручки нету. Жаль, думает. Так она сразу догадается. Только увидит, что створки приот­крыты, и сразу догадается. А может, не сразу? Сначала окликнет: ты, мол, где? Потом решит, что я в ванной. Потом — что в туалете. А уж когда ни там, ни там не обнаружит, начнет искать по-настоящему. Но тогда уж быстро найдет. Потому что, где же еще в нашей квартире прятаться, как не в шкафу?