Вот в чем фокус

Дробиз Герман Федорович

— Леля, есть хочешь?

— Тапки.

— Спать хочешь?

— Тапки.

— На горшок желаешь?

— Тапки.

— Эх, Лелька... У всех дети как дети, у всех вун­деркинды. Другие в твоем возрасте и ладушки, и в ямку бух. В искусстве разбираются. А ты... Не раду­ешь родителей. Прямо скажу, обижаешь. Так, на мор­дочку, ты ничего. Глазки ясные, голубые. Но нет в них интеллектуального огня. Не чувствуется игры мыслей. Непохоже, чтоб ты что-нибудь там анализировала, по­нимаешь, систематизировала. А ведь папа у тебя — работник умственного

труда. Вон, «Иностранная лите­ратура» на пианино валяется. Время-то, Лелька, ка­кое — двадцатый век! Отчуждение, остранение, экзи­стенциализм. Какие мозги нужны, какое развитие! А?! Вывези тебя такую за рубеж, что будет?

— Мисс Лелькинсон, ваше мнение о поп-арте?

— Тапки.

— О театре абсурда?

— Тапки.

— О додекафонической музыке?

— Трр-ррр!!! Фрр-ррр!!! Хрр-ррр!

— Вот я и говорю: позора с тобой не оберешься. Мой тебе совет, Лелька: кончай оригинальничать, выделяться. Доедай кашу и становись вундеркиндом, как все.

БУКВА «Р»

Папа и Леля вернулись с прогулки.

Папа взволнован.

— Послушай, послушай,— еще с порога закричал он.— Леля научилась произносить «эр»!

— Да? — обрадовалась мама.— Прекрасно. Лелечка, скажи «эр».

— Дрянь! — четко произнесла Леля.— Дрянь!

Ее «эр» было чистое, свежее, серебряное, как рыб­ка; оно рокотало, как горошинка в свистке.

— Вот так,— гордо сказал папа.— Я первый услы­шал.

— Что ты сказала? — заволновалась мама.

— Дрянь! — с удовольствием повторила Леля.— Дррррянь!

— Боже,— печально сказала мама.— Ты слышишь, что она говорит?

— Гм...— смутился папа.— Действительно. Об этом я как-то не подумал.

— Дрррянь! — воробышком чирикала Леля, носясь по квартире и пританцовывая.— Дррррррррянь!!!

— Леля,— мягко сказала мама.— Это слово гово­рят только плохие девочки.

— Нет! — возразила Леля,— Наташа хорошая!

— Все ясно,— сказала мама.— Иду к Наташе.

Узнав, в чем дело, Наташина бабушка устроила до­прос по всем правилам. Вскоре Лелина мама, Ната­шина бабушка и примкнувшая к ним группа взрослых мчались в квартиру мальчика Сережи.

— Сереженька, где ты услышал это слово?

— Во дворе.

— А кто его сказал?

— Дядя Леня.

Родители переглянулись.

— С этим Леней,— сказала Наташина бабушка,— надо поговорить раз и навсегда.

И родители вышли во двор. Их было так много и они были такие сердитые, что могли бы побить любо­го силача, и уж тем более тощего домоуправского плотника, который в это время ремонтировал забор.

Родители молча окружили его. Леня испугался.

— Вы что, граждане? — тревожно спросил он.

— А знаешь ли ты, Леня,— спросила Наташина бабушка,— что от тебя все дети заражаются?

— Этого не должно быть,— побледнел Леня.— Я не заразный. И вообще не больной. А что я тощий, то у меня пассивный фермент. Могу справку

принести.

— Перестаньте паясничать,— раздраженно всту­пила Лелина мама.— Вы не заражаете детей буквально. Вы замусориваете их речь всякими гадостями. Вот сегодня вы сказали...— Мама помялась, раздумывая, повторять или нет.— Вы сказали: «Дрянь». В резуль­тате все дети усвоили это прелестное выраженьи­це.

— А, вот вы о чем,— повеселел Леня.— Тут, да, тут некрасиво. Сколько раз просил: дайте хороший мате­риал. А то с этим материалом распалишься...

— А ты сдерживайся,— сказала Наташина бабушка.

— Легко вам советовать: сдерживайся,— жалобно сказал Леня.— Вот, возьмите досочку.— Он подал доску Сережиному отцу.— Полюбуйтесь.

Сережин отец взял доску. Она была хлипкая, сы­рая, с одного боку треснувшая.

— Да,— согласился Сережин отец.— Доска дрянь.

— А гвозди? — подхватил Леня.— Разве это гвозди?

Сережин отец взял гвоздь и легко согнул его в пальцах. С гвоздя обильно посыпалась ржавчина.

— Дрянные гвоздишки,— задумчиво произнес он.

— А краска? Разве это краска?

Леня обмакнул в банку толстую лохматую кисть и подал ее Наташиной бабушке. Бабушка провела кистью по забору и оставила унылую темно-зеленую полосу с грязноватыми подтеками.

— Дрянь, а не краска,— возмущенно прошептала бабушка.

— Вот видите, граждане,— окончательно расхраб­рился Леня.— У вас тоже вырывается. Причем с пер­вого раза. А я, может, долго креплюсь, пока не нако­пится. И если вы и вправду беспокоитесь о детях, иди­те в домоуправление и требуйте, чтобы мне дали исправ­ный материал. А то вы от своих детей еще не такое услышите.

КАК Я ПОРВАЛ С РЕЛИГИЕЙ

Мемуары ребенка

Я родился в семье наивных, простодушных людей, глубоко веровавших в благотворное влияние сказок и небылиц на младенческую душу. Особенно фанатично была настроена бабушка. Эта с виду образованная, но на самом деле беспросветно темная женщина вечера напролет охмуряла меня далекими от жизни сюжетами. Вскоре я стал искренне и страстно веровать в добрых фей, злых чертей, Бабу Ягу, Змея Горыныча, домовых, леших...

Особенно полюбился мне Дед Мороз, в моем тогдаш­нем представлении — щедрый, а главное, всесильный волшебник. Когда приближался Новый год, родители добивались от меня любых уступок, демагогически спекулируя на моей слепой вере.

— Верую, дедушка, верую...— шептал я, засыпая.— Припадаю к бороде твоей кудлатой, к валенкам распис­ным... Покинь, покинь чащу дремучую, садись в элек­тричку свистючую, а с вокзала девятым троллейбусом прямо ко мне... Но не забудь и дары щедрые, их же неси и не тряси... А я клянусь в форточку нос не совати, на обоях не рисовати, а рученьки перед едой омывать, и ноженьки перед сном окатывать. И все-все кушать: и кашу рисовую, чтоб ей сгореть, и рыбий жир — вита­мин... Аминь!