Вой молодых волков
Шрифт:
Они стояли у ворот острога, пугливо поглядывая на его стены и башни. Мало кто из людей этого племени уходил из своих земель дальше, чем на день пути. Кроме тех, кто собрался в поход с князем Кием. Мильчане, дивясь здешнему многолюдству, приуныли. Такой город, хоть и слабый, им не взять нипочем, они это понимали прекрасно.
— О прощении молим, матушка! — в пояс поклонились старцы. — Не дай кромешникам погубить наш народ. Отложились мы от мятежного войска, а владыки наши вот…
На стылую землю из дерюжного мешка спелыми яблоками посыпались головы бояр и их сыновей. По движению брови стражник поднял каждую голову и показал ей. Да, все трое родовых вождей мильчан были здесь. Остальных она не знала. Видимо, это их сыновья и самые упорные
— Ваши вины прощены, люди! — глубоким грудным голосом произнесла Ванда, и голос ее разнесся по площади перед княжьей цитаделью. — Славьте милость государей Святослава и Александра. За преступления ваши иной кары не будет, но собственным владыкам от сего дня у племени мильчан не бывать. Править вами станет княжий жупан, который прибудет в ваши земли по первому льду. Власть его будет справедлива, как и везде в империи. У нас один закон от холодного Гамбурга до жаркой Нубии, и теперь вы будете жить по нему.
— А как же вече наше? — крикнул кто-то из толпы.
— Собирать можете, — махнула Ванда рукой, пальцы которой были унизаны множеством перстней, — но писаный закон превыше решения Веча. Там вы можете наказ принять и к государю челобитную отправить. Челобитный Приказ — в Братиславе. Найдете.
— Понятно, — нахмурились мильчане, но протестовать не решились, поглядывая на гвардейцев, которые только и ждали, что кто-то начнет дурить. Не дождались.
— Благослови, матушка, — сказал один из делегатов, и Ванда милостиво протянула руку вперед.
Она теперь добрый дознаватель, а ее муж злой. Ну что же, пусть так. Она согласна, раз Высшая справедливость требует этого.
Незадолго до этого. Окрестности Новгорода.
Осада не задалась, и армия Кия, прогулявшись до Солеграда и назад, засела здесь прочно, словно гвоздь в доске. Князь победил во всех сражениях без исключения, правда было их немного, и они скорее походили на короткие стычки, после которых отряды хорутан, вооруженных дротиками и копьями, скрывались в лесу. Остатки легиона заперлись в Новгороде и Солеграде, сделав попытки их штурма обреченными изначально. Городское ополчение, сияющее золотом шлемов, привезенных из Кента и Дании, сыто гыгыкало со стен, приводя князя в неописуемую ярость. Его собственное войско голодало, пока к пирсу бывшей княжеской цитадели причаливали корабли, груженные зерном. Город забивали продовольствием по самую крышу.
Подвести под укрепления Новгорода подкоп больше было нельзя. Покойный государь учел свои ошибки, и теперь крепостные стены дугой окружал ров, соединивший Дунай и Инн. Взять крепость можно только осадой. На худой конец — зайти в пролом стены после длительной бомбардировки валунами фунтов по сто весом. Но ни машин таких, ни тех, кто мог их построить, у Кия попросту не было. Он знал устройство требушетов, и примитивный вариант сделал бы за несколько дней, да только все это не то. Не выйдет с разношерстным войском такое большое дело провернуть. Местность лесистая, камня здесь почти нет, а точность у корявых поделок такая, что до лета провозишься, пока сокрушишь неприступную твердыню. Это Кий, которого дремучие словене почитали за воплощение Яровита, бога войны, понимал прекрасно. И выхода из этой ситуации он не видел, особенно когда случилось вот это…
— Конунг! — датчанин просунул башку в наскоро срубленную избу. — Там лесовики буянят. Ты бы сходил к ним…
Кий рывком встал, набросив на плечи кафтан. Щелястый сруб с очагом из камней в центре провонял дымом и кисловатым запахом кожи. Тут было затхло и стыло, потому что дуло из всех щелей, а распахнуть дверь, когда на улице поздняя осень — это, почитай, все тепло на улицу выпустишь. А деревянная изба тепла не держит, придется по новой топить. Тут печей, как в отцовском дворце, нет. А от камней очага прок невелик. Кий хлопнул дверью и пошел в центр лагеря, где туча словен из разных племен оживленно галдела, разглядывая разложенные в рядок тела без голов. Князь похолодел.
— Что тут? — спросил Кий, растолкав толпу.
— Мильчане ночью владык своих порешили, — хмуро сказал ему князь сербов Виго Дерванич. — Головы отрезали и ушли, словно тати.
— Зачем? — спросил Кий, хотя и сам знал ответ.
— Люди говорят, кромешники княжьи по весям скачут, — сплюнул Виго на мерзлую землю, — а потом как бы невзначай Богиня приходит с полком кирасир и милость свою являет. Да только пока эта милость придет, лучшие люди тех родов на кольях повиснуть успевают. Запугали людей, князь… Откупаются они теми головами от государевой кары.
— Я слышал об этом, — хмуро ответил Кий, — да только не думал, что у нас народ такой жидкий пошел. Мы, когда победим, егерей самих на колья пристроим. А Варту, пса поганого, я конями разорвать велю.
— Из моих земель весть пришла князь, — отводя глаза в сторону, включился вождь далеминцев. — Мы егерям отпор дали, да только после них пятый Молниеносный пришел. Воины похвалялись, что им за челядь из моего рода двойную цену из казны платят. Уходим мы, государь…
— Ты клятву давал! — резко ответил Кий. — Или забыл?
— Что тебе с моей клятвы, — грустно ответил владыка. — Вон Мната и его сыновья без голов лежат. Утром и я так же лежать буду. Говорю в лицо тебе, князь: мне надо свои земли защищать. Пока наших жен и детей в холопы продают, я своих людей класть у этих стен не стану.
— Ты клятву давал! — снова прорычал Кий, но владыка лишь покачал головой.
Это все, что крепкий седой мужик успел сделать, потому что голова его слетела с плеч, а тело грузно упало навзничь, марая сафьян княжеских сапог фонтанчиками алой крови. Кий развернулся и пошел в избу, понимая, что из словен уйдет не меньше половины, и случится это уже сегодня. Останутся сербы и малые отряды чехов и дулебов, до которых еще не добрались княжеские каратели. И они уйдут тут же, как только запахнет жареным. Ну ничего, у него еще есть наемники-лютичи, даны и кочагиры. Он еще повоюет, если не разбегутся и остальные.
Прошло совсем немного времени, и Кий понял, что оказался прав. Отряды словен таяли на глазах, а владыки в лицо ему заявляли, что они люди вольные, и не он ли сам им грамоту подписывал? А раз так, то не они за него, а он за них воевать должен, когда их земли разоряют. Он скрипел зубами, видя как-то один, то другой род поднимался с места и уходил на север, порой оставляя ему своих безголовых владык в виде прощального подарка. Каждое ушедшее племя лишало его трех-четырех сотен бойцов, и никакие обещания земли и золота изменить ситуацию не могли. Им было не до него. Селения бунтовщиков опустошались без всякой жалости. Их стариков казнили, а жен и детей уводили на юг, в Дакию и южную Паннонию, к самому Белграду. Тут не привыкли к такой войне. На что государь Само был суров, но и тот не поступал так. Он любил договариваться, опутывая бывших врагов сетью из торговых интересов и свадебных договоров. Покойный император не любил лишней крови, а вот сыновья его, истинные дети своего времени, оказались не таковы. Варта, ручной демон князя Берислава, пощады не ведал, вырезая под корень непокорные семьи родовой знати. А почуявшие звон серебра воины его любимого Пятого Молниеносного, на который он так рассчитывал, продались все как один за деньги и наделы в Италии и Африке.