Вой молодых волков

Чайка Дмитрий

— Вперед! — проорал командир стражи. — Размажем этих голодранцев! Щиты сомкнуть!

Строй даже из двух десятков профессиональных воинов, которые бьются на улице — сила немалая, а потому горожане изрядно струхнули, выставив перед собой копья. Они не умели биться с таким врагом, и поэтому побелевшие губы шептали молитвы, а пальцы до синевы сжали древко. Это ведь не банда ливийцев и не словенские пираты с Пелопоннеса. Это скутарии, лучшие воины империи, мечники, закованные в добрый чешуйчатый доспех. Десяток таких воинов в чистом поле разгонит сотню босяков и даже не вспотеет.

—

Из-за телег их бить! — ревел бывший десятник. — За телеги не пускать! Цельте в ноги и глаза! В глаза, я сказал! Не в щит! Вот ведь олухи!

Бестолковая людская масса встретила воинов лесом копейных жал, ударивших в щиты. Скутарии пытались пробиться за телеги, но их сбрасывали оттуда раз за разом. И каждая атака стоила жизни нескольким горожанам. Василевс Владимир не зря платил своим воинам, выучены они были отменно. Впрочем, потом, когда скутариев осталось всего десять, на них выплеснулась ревущая волна, которая смяла их своим напором. И плевать, что первые повисли на копьях. Зато остальные успели достать врага, а потом начали топтать бесчувственные тела в каком-то безумном остервенении…

* * *

— Вот так все и вышло, сиятельный, — закончил свой рассказ Коста, когда они добрались до харчевни по подземному ходу. Здание оцепили воины из Ветеранского легиона, а остальные погнали ромейских скутариев к императорскому дворцу.

Портовая харчевня, построенная из обожженного на здешнем солнце кирпича, оказалась проста и незатейлива. И мебель тут была тяжеловесной и грубой, какая и требовалась ее непритязательной обычно публике. Столешница в четыре пальца толщиной и неподъемные скамьи, которые даже самый могучий гребец не поднимет в пьяной драке. Тут все сделано на совесть. И еду подавали без особенных изысков, зато вкусную и свежую. Здесь ведь порт рядом, а потому только лучшая рыба, еще бьющая хвостом, попадала на стол здешним посетителям. Но сегодня и с рыбой было плохо.

— Ум-м! — закатил глаза Стефан, когда первая ложка полбяной каши попала ему в рот. Ничего вкуснее в жизни не ел! В этом проклятом подвале был один пеммикан и вино. Я видеть не могу эту варварскую пищу.

Императрица, ее дочери и свита разместились на втором этаже, в крошечных комнатках, в которых обычно останавливались купцы-караванщики. Содержатель харчевни, находившийся в полуобморочном состоянии, метался как угорелый, пытаясь угодить своим гостям, но выбор у него был весьма невелик. Сейчас в Александрии с разносолами стало откровенно туго.

— Корабли на горизонте! — в харчевню ворвался гонец. — Государь с флотом!

— Слава Богу! — перекрестился Стефан. — Я уж и не чаял дождаться. Пойдем-ка в порт, полковник. Надо встретить императора как подобает. Он ушам своим не поверит, когда мы все это ему расскажем.

— Сиятельный, — почтительно произнес Коста. — Надо сделать так, чтобы наш государь не совершил того, о чем потом пожалеет. Я вас прошу, удержите его от лишней крови. Это, увы, не принесет нам сейчас ничего, кроме вреда. У же нет доказательств, одни догадки. А василевс Владимир будет все отрицать.

— Но ведь и оставить подобное вероломство без

отмщения мы тоже не можем, — жестко посмотрел на него Стефан. — Я знаю, что скажу своему племяннику, полковник. Надеюсь, мне удастся удержать нашего государя от решений, которые ему подскажет гнев. Я потратил немало времени на размышления, так что будь уверен, мы выжмем из этой ситуации все до последней капли.

Глава 19

Неделя спустя. Пелузий. Египет. Провинция Августамника.

Скромный порт древнего города никогда еще не видел такого количества кораблей. Здесь их было столько, что они покрыли всю водную гладь и, куда ни кинь взгляд, на волне покачивалась какая-нибудь лохань. Десять тысяч воинов императора Востока… Нет, чуть меньше девяти тысяч, вот-вот отправятся домой, и они весело галдели, радуясь, что им почти не довелось скрестить копья с арабами. Так, погоняли мелкие шайки, но разве же это война? А потом войско мусульман подошло к Пелузию, потопталось немного у его ворот и убралось восвояси. В общем, жалование идет, а ни одного правильного сражения так и не было. Благодать, да и только! Всегда бы так!

Крепость, которая уже больше тысячи лет служила ключом к Египту, отстояла от собственного порта почти на три мили, ведь чахлый восточный рукав Нила нес в своем русле больше песка, чем воды. И эти отложения отодвигали морской берег от города все дальше и дальше с каждым годом. Чего-чего, а песка тут было в избытке, ведь синайская пустыня — вот она! Восточный ветер нес его целые тучи. Если взглянуть с вершины башни, то увидишь, как почти безжизненная равнина, изрезанная редкими балками, раскинулась перед тобой во всей своей красе. Владимир занимался именно этим. Он стоял на башне и смотрел на горизонт. Шишка застыл рядом и поедал повелителя преданным взглядом. Он, казалось, даже не дышал.

— Где семья моего брата? — спросил, наконец, Владимир. — Ты должен был привезти их ко мне.

— Они ушли по подземному ходу, ваша царственность, — понурился Шишка. — Мы не рискнули пойти туда. Там ловушки на каждом шагу. У меня два воина попали в волчьи ямы, а еще на одного с потолка упало бревно, утыканное гвоздями. А сколько наемников в этом проклятом дворце перебили, государь, и не сосчитать. Он как крепость внутри, за каждым углом бойница.

— Вот невезение! Святослав сроду бы до такого не додумался, — пробурчал себе под нос Владимир. — Узнаю покойного папашу. Он к этому делу руку приложил. Чтоб его черти в аду на вертеле жарили! Такую операцию мне испортил, старый хрен.

Впрочем, сказать подобное в полный голос не мог себе позволить даже он. Память о покойном государе была священна для воинов. Его бы даже преданный пес Шишка не понял. А потому Владимир перешел к следующему вопросу.

— Почему ты не нашел их в городе?

— Ветеранский легион подошел, ваша царственность, — развел Шишка руками. — Чернь восстала тут же, и ворота им открыла. Мы бы и часу не продержались. Едва-едва успели казну на корабль погрузить и отплыть. И в порт уже дромоны его царственности Святослава входили.