Война Братьев

Грабб Джефф

Хаджар выдержал паузу и сказал:

– Я так и сделаю. А ты, будь так добр, позаботься, чтобы он был жив, когда я вернусь. – И бывший землекоп с высоко поднятой головой пошел прочь.

Мишра снова взялся за кирку и весь день рыл канаву изо всех сил, но надсмотрщик все равно оставался недоволен. То и дело резкий удар в бок кнутовищем напоминал аргивянину, что иметь разговорчивых друзей опасно. От ударов Мишра стонал, но сжимал зубы и продолжал копать.

В конце дня сувварди собирались на общий обед. Первым

ел кадир, за ним – воины, затем – женщины и дети, после них – собаки кадира и, наконец, рабы. При этом рабов-фалладжи кормили первыми, а чужестранцев – вторыми, потому что рабы-фалладжи были нужны сувварди живыми.

Когда за ним пришли, Мишра жевал кусок несвежего, покрытого плесенью хлеба. От этого занятия его оторвали люди, подчиняющиеся напрямую кадиру: в широких шлемах, с изысканными золотыми ожерельями на шеях. Юноша понял, что это почетный караул самого вождя, и решил, что кадир сувварди весьма богат, раз может позволить себе так одевать своих воинов.

Один из стражей бросил пару слов Маурику, надсмотрщику, и тот, еще миг назад грозный и гордый, отправился к себе в палатку, недовольно ворча. Затем стражи схватили Мишру и потащили его в шатер кадира – огромную постройку, покрытую снаружи какой-то желтой тканью и освещенную изнутри. Перед входом солдаты ненадолго остановились, чтобы снять с ног Мишры путы. А затем втолкнули его внутрь.

Шатер был затянут дымкой. Вдоль стен горели жаровни, и Мишра чувствовал исходящие от них запахи сандала, пустынного кедра и каких-то неизвестных ему благовоний. У Мишры навернулись на глаза слезы. Запах был тяжелый, но без него в шатре было бы совсем невыносимо – так ужасно воняли сами сувварди.

Земля была укрыта толстыми коврами из шерсти горных овец. В некоторых местах виднелись пятна – то ли жира, то ли крови. Всюду лежали подушки. Вдоль стен сидели ближайшие родственники кадира, прихлебатели, придворные и послы других племен. В центре шатра стоял дастархан, покрытый коврами почище.

Около него сидел кадир – массивный человек с массивными плечами, массивной шеей и массивными скулами. Было видно, что военные успехи повелителя многочисленны, а грабежи приносят много добра – его брюхо слегка нависало над поясом, поэтому халат был наглухо запахнут. Когда Мишра вошел в шатер, вождь подчищал огромное блюдо жареных орехов. Справа от него восседал человек, точная копия вождя, правда, помоложе, но похоже сложенный и похоже одетый. Слева стоял Хаджар.

Мишра по фалладжийскому обычаю упал на колени и застыл в ожидании.

Кадир запихнул в рот очередную пригоршню орехов.

– Этот мерзкий пес, раб из пустыни, – тот, о ком ты говорил, Хаджар? – спросил вождь на фалладжи. Слова вытекали у него изо рта словно липкий, густой кофе из чашки.

– Это он, о величайший из великих, – ответил Хаджар на том же языке.

– Ты говоришь, он ученый? – спросил кадир.

– И выдающийся, – подтвердил Хаджар, и Мишра заметил, что юный двойник кадира даже не улыбнулся. Правду сказать, юноша погибал

от скуки и не скрывал этого.

Кадир наклонился вперед и пристально посмотрел на Мишру.

– Непохоже. Ничем особенным не выделяется, даже при том, что он чужестранец. – Со стороны придворных, родственников и послов донесся смешок.

– Ты судишь о лошадях по уздечкам, – спросил Мишра, – или по тому, как хорошо они служат?

Младший брат произнес эти слова очень тихо, почти шепотом, но на превосходном фалладжи. Эту поговорку жителей пустыни он узнал от Ахмаля. Мишра не поднял на кадира глаз, в его тоне не было ни гордости, ни ярости. Но все хорошо расслышали, что он сказал.

В помещении воцарилась мертвая тишина. Кадир бросил на Хаджара ядовитый взгляд, который, казалось, должен был испепелить молодого человека на месте.

– Ракик еще и говорит на нашем языке, – заметил повелитель.

Хаджар вздрогнул и поклонился.

– Как я и говорил, этот человек весьма образован, его знания весьма обширны. – Только после этого тощий фалладжи посмел взглянуть на кадира, но тот уже отвернулся и внимательно рассматривал чужестранца полуприкрытыми глазами.

– Ты знаешь легенды? – спросил кадир. – Сказания о Древних?

– Я знаю, кто такие траны, – отвечал Мишра. – Это древняя нация, они жили на Терисиаре задолго до появления других народов. От них самих не осталось костей, но кости их машин можно найти во многих местах в пустыне.

– И вы, чужестранцы, воруете эти кости, как грифы! – громовым голосом бросил кадир.

Хаджар увидел, что Мишра задумался, тщательно подбирая слова. Затем он сказал:

– Прибрежные народы лишь пытаются понять, что было раньше. Они надеются, что таким образом научатся предугадывать, что будет происходить в будущем.

Кадир издал нечленораздельный звук, будто мучился расстройством желудка.

– Есть вещи, которые лучше не знать. Древние могут прослышать, что ты копаешься в их останках, и наказать тебя за наглость. А потом наказать нас – за то, что мы тебя не остановили.

Мишра снова помолчал, затем произнес:

– Твои слова мудры, о величайший из великих. – Он посмотрел кадиру прямо в глаза, но лицо его было закрыто маской бесстрастия. Хаджар не заметил и следа сарказма.

Кадир, казалось, тоже. Откинувшись на подушки, толстяк взял с подноса огромную металлическую чашу для вина.

– Итак, ты ученый? – спросил он.

– Я всего лишь ученик, – ответил Мишра. – Но мои знания обширны.

– Ты неплохо знаешь наш фалладжи, – сказал вождь. Мишра пожал плечами:

– У меня были хорошие учителя. Благодаря языку я смог больше узнать о прошлом.

Кадир издал тот же нечленораздельный звук. Хаджар начал подозревать, что у предводителя сувварди было мало времени на изучение прошлого, а интереса заниматься этим – еще меньше.

– Ты знаешь чужестранные языки? Аргивский, корлисийский и иотийский? – Последнее слово он произнес так, словно бы это было ругательства.