Война и люди (Семнадцать месяцев с дроздовцами)

Венус Георгий Давыдович

Когда мы входили в Баромлю, тяжелые и мокрые сумерки уже ползли по улице. С крыш капало.

"Опять оттепель!.. Что за чертовская зима!.." Облокотясь на пулемет, установленный на широкие удобные сани, я плавно покачивался. За мной шли сани со вторым пулеметом, за ними - третьи, с пулеметными лентами и запасными принадлежностями. Пулеметчики - всего пять нумеров,- свесив с саней ноги, уныло тянули какую-то бесконечную солдатскую песню.

– Здесь в Баромле, говорят, весь полк соберется.- Песня оборвалась.

– Говорят, всему

полку и сани наконец подыщут.

– Без саней не выскользнешь...

– Ясно!

– А куда скользить-то?

– Тебе, Акимов, в Костромскую бы только! Эх, старик, старик!.. На Дон двинем.

– На До-о-н?..

* * *

Уже стемнело...

В нашей халупе горел огарок свечи.

– Шлея порвалась, господин поручик.

– Зашей!..

Акимов обернулся и через плечо посмотрел на меня.

– Лошадь не в портках, господин поручик, ходит. Здесь специально шить нужно... А ну, хозяюшка,- он встал и подошел к хозяйке,- дратвы, да просмоленной, может, нету?

Хозяйка, немолодая женщина, с четырехугольным, как ящик, лицом, кормила ребенка.

– Нету у меня.

– Нету? Это в хозяйстве-то? А может, шлея найдется? Лишняя какая...

– Ишь ловкие! Сами хозяйства крестьянские поразорили, а теперь еще спрашивать!
– Она поднесла ребенка к другой груди и стала причмокивать губами.

С лавки приподнялся ефрейтор Лехин.

– Не задаром, хозяйка. Не задаром ведь, милая! Вот подожди-ка!..- Он вышел на двор, достал из-под брезента саней пятифунтовый мешок соли и вновь вернулся.

– Есть шлея?..

– Как же!..

– Не новая, конечно?..

Хозяйка хлопнула ребенка ладонью.

– А ну, милой! Ребенок отрыгнул.

– Это за пять-то фунтов новую? Больно уж ловкие какие! Надежная, говорю, шлея...- Она передала ребенка протянувшему руки Лехину.- Который в сарай-то со мной сходит?

– В сарай не велено. Арестованный там.

– Арестованный?.. Кто?
– удивился я. Акимов не знал.

– Но кто посадил? И зачем у нас? Разве дворов мало?

– А уж это господина капитана спросите... Карнаоппулло.

С хозяйкой пошел я.

* * *

Под воротами сарая стоял часовой, рядовой моего бывшего взвода Зотов, веселый и всегда находчивый малый. На дворе было сыро. Чтоб не стоять в воде, Зотов натаскал под ноги замерзлые пласты прошлогоднего навоза.

– Молодец, Зотов! Так не утонешь.

Замка на дверях не было. Я взялся за мокрые доски.

Арестованный сидел в углу на опрокинутой вверх дном кадушке. Лица его я разобрать не мог. В сарае было совсем темно. Когда я подошел ближе, арестованный даже не поднял головы. На нем была черная куртка, кажется кожаная,- она блестела под узкой полоской света, пробивающегося в щель дверей.

"Не солдат, кажется... Мужик..." - подумал я, встал на какой-то ящик, нащупал в темноте шлею и вышел во двор.

– На! Неси моим хлопцам!..- И, бросив шлею хозяйке на руки, я пошел

к халупе подпоручика Морозова.

* * *

– А что, он лучше других трусов?.. Кто - где, а они всегда на задворках расходятся... Там, где не стреляют...

Выйдя во двор, подпоручик Морозов взглянул на черное небо.

– Снег будет!..- сказал я.- Или дождь даже... Подпоручик Морозов молчал, сдвигая на брови взлохмаченную папаху.

– А за что? Знаешь, за что?.. За кожаную куртку! Нет, надо пойти к ротному. Хотя и тот с изъяном, но все же, когда нужно, сволочей натягивает.

Под ногами бежала вода. Какие-то редкие капли капали и на фуражку.

– Поручик Величко на девчат заглядывал...- спеша и сбиваясь, рассказывал мне подпоручик Морозов.- Зотов песню тянул: "Пускай моги-ла..." Вдруг Карнаоппулло как сорвется с саней со своих, да закричит как: "Комиссар!" - да на всю улицу. Кинулся. Что за черт?.. Кого?.. Ждем... Ты как раз с пулеметами проходил. Неужели не заметил?.. Ничего?.. Ну так вот... Ведет, наконец. Парень как парень. Очевидно, когда-то в инженерных служил. Куртка на нем кожаная. Капитан, кто это?.. А Карнаоппулло на него, знаешь,- бочком так. Петушком, петушком!.. Сопит, хрипит. Мать, и опять мать!.. Разошелся: "Куртка?
– кричит.- Свои, думал? Выбежал? Встреча-ать?.." - и в зубы ему - бац!
– наганом...

– Ну а ротный?

– Ротный?.. Тот как раз в трансе находился. Лежит, глаза блуждают... Сам с непривычки ерунду всякую мелет: "Россия! Да раскрой ее до сознания национального!" Да птицы какие-то... "Орлы! Чайки!"

Я удивленно посмотрел на Морозова.

– Птицы?

– Господи ты, боже ты мой! Да неужели не знаешь? И этого? Ну да,кокаинится ведь!.. Все последнее время... С неудач...

Мимо нас, хлюпая о сапоги мокрыми шинелями, прошло несколько команд, штыков по десять.

– Нартов, куда?
– крикнул я, узнав в темноте высокую, худую фигуру.

– По дворам, господин поручик. Сани сгонять. Завтра, бог даст, панами двинемся!.. Ого-го! Айда-а!

Где-то очень далеко залаяла собака. Ей ответила другая, уже ближе к нам.

– Жаль!
– сказал Морозов, останавливаясь.- Завтра придется... Спит уже!..

В халупе ротного было темно.

* * *

– Ну, покойной ночи...- Мне показалось, подпоручик Морозов уныло улыбнулся.- Покойной... с поправкой: на время, конечно.

В халупе у моих пулеметчиков все еще горел свет. От освещенного окна темнота на улице казалась еще темнее. Я отыскал протянутую руку и крепко ее пожал. Но вдруг подпоручик Морозов насторожился и, освободив руку, сделал несколько шагов к забору:

– Кто там?

Под забором, пытаясь скрыться от наших глаз, кто-то стоял.

– Кто там? Эй!
– вновь крикнул подпоручик Морозов, быстро зажигая карманный электрический фонарик.

– Что за пропасть!

– Фу, черт!

Я сплюнул, вновь застегивая кобуру нагана.