Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914-1917
Шрифт:
Не меньшее изумление в правительственных кругах Петрограда и у публики вызвал перерыв в работе Думы. Сам этот факт ввиду перемен в руководстве правительства мог бы считаться вполне естественным, если бы не упорное распространение слухов о будущей деятельности законодательных учреждений, об их отношениях с министром внутренних дел Протопоповым, целью которого было добиться в конце концов управления страной без вмешательства Думы или Государственного совета. Получив по телеграфу разрешение императора на свою поездку в Петроград, я по прибытии в столицу в первую очередь постарался договориться о встречах с такими людьми, как князь Голицын, новый министр путей сообщения Войновский-Кригер, министр земледелия Риттих [143] и военный министр Беляев.
143
Риттих Александр Александрович (1868—?) – гофмейстер, сенатор, товарищ министра земледелия, а с ноября 1916 г. – управляющий Министерством земледелия.
Я посчитал, что терять время на разговоры с министром Протопоповым бессмысленно,
Пока пост председателя Совета министров занимал Трепов, предполагалось, что он же будет председательствовать и на конференции. Очевидно, теперь император собирался передать эти обязанности князю Голицыну. По крайней мере, сам князь рассказал мне, что он, пытаясь убедить его величество не назначать его премьер-министром, в качестве одного из аргументов выдвигал трудности, которые возникнут у него в связи с необходимостью председательствовать на Межсоюзнической конференции. Затронув в разговоре со мной эту тему, князь Голицын с готовностью согласился на назначение председателем конференции министра иностранных дел Покровского. Мы сошлись на том, что я доложу об этом императору. В разговоре князь Голицын объяснил мне, что вполне сознает опасность не только роспуска Государственной думы, но даже отсрочки открытия ее сессии, в особенности – на неопределенное время.
144
Покровский Николай Николаевич (1865–1930) – тайный советник, член Государственного совета, государственный контролер, с ноября 1916 г. – министр иностранных дел.
Вскоре по приезде в столицу я встретился с Покровским. В продолжительной беседе мы согласовали вопросы о подготовке конференции, его готовности председательствовать на ней и о созыве предварительного совещания для окончательного определения программы работ Межсоюзнической конференции. Во время встречи мы договорились, что с приветственной речью на открытии конференции перед ее участниками выступит Покровский. После него к собравшимся обращусь я с изложением причин созыва конференции и основополагающих принципов, которым должна следовать ее работа. Далее я должен был остановиться на необходимости более последовательного проведения на практике принципа, закрепленного в 1916 году на Парижской конференции. Мне следовало напомнить присутствующим о единстве наших общих интересов и о необходимости более равномерного распределения материальных ресурсов, имеющихся в распоряжении союзников, что способствовало бы достижению общей цели.
Я воспользовался беседой с Покровским для того, чтобы обсудить с ним вопрос о поляках и о славянских народах вообще. Дело в том, что князь Голицын сообщил мне о желании императора создать под своим председательством комиссию из видных политиков и высших чиновников гражданской администрации, деятельность которой должна была способствовать решению польского вопроса.
Не меньшую важность для славянского вопроса имело правильное отношение к чешской проблеме, которая, должен с сожалением признать, не получила верного решения, соответствовавшего пожеланиям Чешского национального комитета [145] .
145
Видимо, имеется в виду Чехословацкий национальный совет.
С одним из его членов М. Р. Штефаником [146] у меня уже состоялась подробная беседа, в ходе которой мы достигли полного взаимопонимания по основным аспектам чешской проблемы, и прежде всего – относительно первых конкретных шагов ее решения, главным из которых было создание добровольческих чешских воинских частей.
Не менее полезными оказались и мои встречи с министрами земледелия и путей сообщения. С последним мы определили основные направления деятельности генерала Кислякова, который в первую очередь должен был заниматься координацией работы внутренних железнодорожных линий с дорогами прифронтовой полосы. От министра земледелия я узнал о результатах его поездки по России и об успехе мер, направленных на увеличение подвоза зерна на железнодорожные станции и, что самое важное, к речным пристаням. Во всех хлебородных губерниях, где он побывал, губернские земства проявляли полную готовность к сотрудничеству. Сосредоточение запасов хлеба на речных пристанях гарантировало поставки продовольствия в армию, столицы и центры оборонной промышленности на весь период весенней распутицы и весенних полевых работ, то есть на то время, когда крестьяне перестают возить зерно на железные дороги. По словам министра, на нескольких станциях запасы зерна были столь велики, что уполномоченным Министерства земледелия пришлось распорядиться о прекращении его подвоза крестьянами ввиду недостатка крытых зернохранилищ, а также по причине нехватки железнодорожных вагонов для перевозки уже собранного на армейские склады. В общем, положение с закупкой зерна казалось весьма благополучным.
146
Штефаник Милан Ростислав (1880–1919) – чехословацкий политический и военный деятель. Во время Первой мировой войны офицер (с 1918 г. – генерал) французской армии.
2днако в следующие месяцы обстановка сильно изменилась, причем исключительно по причинам природного характера. Необыкновенно сильные морозы, установившиеся в январе, пришлось испытать на себе и участникам Межсоюзнической конференции как во время их пребывания в Петрограде, так и при посещении наших фронтов. В феврале к морозам добавились метели, и в результате снежных заносов прекратилось всякое движение на некоторых железнодорожных линиях
В тот день, когда я оставил у Протопопова свою визитную карточку, адъютант Арнгольд доложил мне, что по телефону от имени министра получено сообщение с просьбой сообщить, в какое время я могу его принять. У меня не имелось никаких причин для отказа от такой встречи. Более того, мне было очень интересно узнать, почему Протопопову пришлось в отношении меня сменить гнев на милость и просить о свидании, которое, как мне казалось, должно было носить характер делового разговора. Встреча произошла на следующий день в номере гостиницы «Астория», в которой я тогда остановился. В начале войны про «Асторию», выстроенную на Исаакиевской площади напротив германского посольства, ходили самые разные слухи. Было установлено, что строительство гостиницы велось с привлечением германского капитала, а управляли ей германские представители, которые, возможно, попутно занимались шпионажем. Тогда существовало расхожее мнение, что всякий германский подданный и любой представитель германских интересов, будучи за границей, просто обязан помогать германскому Генеральному штабу в получении информации обо всем, что происходит в сопредельных странах, причем не важно, живут ли в них друзья Германии или ее вероятные противники. Вследствие этого гостиница была реквизирована, и управление ею было поручено русским офицерам запаса. Она была специально отведена для размещения военнослужащих, прибывших с фронта по служебным надобностям или в короткий отпуск. Большинство постояльцев гостиницы составляли приезжие из армий или из-за границы и живущие в Петрограде дипломаты.
Я принял Протопопова с расчетом предоставить ему возможность высказать все, что он сочтет нужным. Добиться этого оказалось совсем просто, поскольку приблизительно за два с половиной часа нашей беседы говорил почти исключительно он один. Незадолго до нашей встречи кто-то рассказал мне со слов самого Протопопова, что он надеется без особых хлопот привлечь меня на свою сторону и, может быть, даже сделать своим человеком. Что хотел сказать этим Протопопов, мне не объяснили. Однако если его слова передали мне правильно, то было резонно предположить, что он надеялся убедить меня в правильности курса своей внутренней и, возможно, внешней политики. В ходе двухчасового разговора он не касался вопросов военной и иностранной политики. Следует еще упомянуть, что он не был в числе участников Межсоюзнической конференции. Если бы данные вопросы его действительно сильно интересовали, Протопопов мог без особого труда попросить императора назначить его одним из ее делегатов. Насколько мне известно, никаких попыток в этом направлении он не предпринимал.
Вкратце его политическая программа состояла в следующем. По его выражению, правительство должно было во внутренней политике делать ставку на промышленные центры, но не на те, где «вложенный рубль приносит рубль прибыли», а на такие, в которых «прибыль составляет копейку на копейку». В ответ на это я бросил: «Опираться на лавочников!» Он ожидал, что в ближайшем будущем Государственная дума выступит с осуждением его внутренней политики, и единственное, что можно будет предпринять в этой ситуации, – это перенести открытие ее сессии. Тем не менее Протопопов считал, что, ввиду обнародования императорского указа о созыве Думы, назначенный срок начала ее работы следует соблюсти. Далее необходимо будет Думу распустить и назначить новые выборы, для чего, по его мнению, потребовалось бы по крайней мере шесть месяцев.
Выслушав эту столь радикальную программу, я ответил достаточно раздраженно, заявив, что он идет va banque, и поинтересовался, кто дал ему право вести такую игру и гарантировал, что страна будет безропотно ждать новых выборов или возобновления работы Думы. Как видно, мое замечание застало Протопопова врасплох. Министр перебил меня, не дав договорить, и сказал, что вполне со мной согласен и действительно играет va banque, причем надеется «этот банк сорвать». Я спросил, вполне ли он сознает, что стоит на кону в затеянной им игре. Тогда Протопопов, сообразив, вероятно, что зашел слишком далеко, пошел на попятный и снова прервал меня: «Согласен; как видно, мне следует еще раз серьезно все обдумать». Прощаясь, среди прочих любезностей, на которые он не скупился, Протопопов выразил надежду, что наша беседа не станет последней; напомнив, что мы встречались с ним в юности, он сказал, что со временем мы должны понять друг друга. На деле же наш долгий разговор оказался первым и последним. Во время моего следующего посещения столицы он больше не искал случая побеседовать со мной. Методы проведения внутренней политики, которых придерживался Протопопов, были достаточно решительны, но в то же время и слишком рискованны, что, по всей видимости, он и сам отчетливо понимал. Мне же они показались настолько знаменательными, что я счел долгом при первой же встрече с императором возможно более полно рассказать ему о своей беседе с министром внутренних дел. От себя я добавил, что Протопопов обязан понимать – играя va banque, он ставит на кон интересы короны, судьбу династии и самое существование России; возможно по-разному оценивать моральные качества этого министра, но нет и не может быть двух мнений относительно масштабов его легкомыслия, если он считает допустимым играть в азартные игры в вопросах государственной важности. Очевидно, император был чрезвычайно удивлен услышанным. Его величество тем не менее не выразил никаких сомнений в том, что касается точности моего отчета о нашем разговоре, и не счел необходимым пригласить Протопопова к себе, чтобы в его присутствии убедиться в истинности рассказанного мной.
Закончив свои дела в Петрограде, я поспешил вернуться в Ставку, предварительно заехав в Царское Село для личного доклада императору. Там я узнал, что цесаревич по состоянию здоровья должен не вставать с постели, в связи с чем возвращение в Могилев откладывается. Во время разговора со мной его величество спросил, имеется ли безусловная необходимость его присутствия в Ставке. Когда я ответил, что он уже утвердил планы работ на зиму и что нет никаких оснований ожидать сколько-нибудь серьезных военных событий, император сказал: «Если мое присутствие в Ставке необходимо, сообщите мне». Потом добавил: «Если я не приеду в Ставку, то во всяком случае могу рассчитывать встретиться с вами, когда вы приедете в Петроград на Межсоюзническую конференцию».