Воющие псы одиночества
Шрифт:
– Дорогой, раньше вряд ли получится, - пропела Вера, соблазнительно улыбаясь своему визави.
– У меня очень много дел. Я сама позвоню тебе, когда освобожусь.
Она отключила связь и убрала мобильник в сумку. Вот так. Не все коту масленица. Пусть теперь подергается. Жлоб. Альфонс. Крыса.
– Поклонники прохода не дают?
– Мужчина за соседним столом понимающе улыбнулся и слегка приподнял широкую рюмку с коньяком, словно бы чокаясь с Верой.
– Бывшие поклонники, - ответила она, приподнимая в ответном жесте бокал с пивом, - которые никак не хотят смириться с тем, что они бывшие.
– Вы здесь на отдыхе?
– поинтересовался второй, не такой привлекательный, как его товарищ, но зато обладающий глубоким
– Я здесь живу, - просто ответила Вера и мило улыбнулась.
– Постоянно?
– Ну да.
– И давно?
– Без малого три года.
– Ого! Это солидно, - снова вступил первый, тот, что покрасивее.
– А мы здесь впервые. Мы можем рассчитывать на вашу консультацию в части времяпрепровождения? Приехали только сегодня, через три дня уезжаем, и хотелось бы, чтобы ни одна минута не была потеряна напрасно. Вы нам подскажете, куда имеет смысл сходить, что посмотреть?
– Ну, во-первых, здесь находится самое знаменитое казино, в котором проигрывались дочиста Достоевский и Лев Толстой, - начала было Вера, но красивый баритон перебил ее:
– Это, пожалуй, единственное, что мы знаем о Баден-Бадене, поэтому как раз сегодня мы туда и собрались. А еще что посоветуете?
– Термы Каракаллы, римско-ирландские бани, розовые сады, один поближе, туда дорога ведет вдоль реки, а другой - подальше, надо идти в гору, но он больше, и там изумительно красиво. Посмотрите виллу Тургенева, ее специально построил один итальянский архитектор, чтобы Ивану Сергеевичу было удобнее ходить в гости к Виардо. Посмотрите дом, где жил Достоевский, дом, где жил Жуковский, виллу князя Гагарина. Поднимитесь наверх, в замок, оттуда потрясающий вид. Вот и все, пожалуй.
– И все?
– удивились мужчины почти хором.
– Здесь больше нечего смотреть?
– Да вы и этого не успеете, - засмеялась Вера.
– Это только кажется, что за три дня можно многое успеть. Если пойдете в Термы Каракаллы и попробуете все, что там есть, так вы оттуда полдня выйти не сможете, а потом придете в отель, плюхнетесь в кровать и заснете как убитые, а там и день прошел. Термальные воды очень полезны, но это большая нагрузка на сердце, вы потом с непривычки даже прогуляться не сможете.
«Не мой контингент, - параллельно думала она, объясняя вновь приехавшим особенности баден-баденской жизни.
– Эти не играть приехали, а отдохнуть, сбежали небось с какой-нибудь выставки-ярмарки во Франкфурте или с семинара и хотят оторваться на полную катушку. Играть они, конечно же, пойдут, и пойдут прямо сейчас, они, уже нацелились на казино, но игра для таких - не способ существования, а вид развлечения.
Потом будут рассказывать, как играли в баденском казино! Нет, не мои вы, ребятки. А даже если бы и были моими, я бы все равно вас выпустила. Мне вы уже не нужны. Или пока не нужны? Хорошо бы все-таки, чтобы «уже», а не «пока».
– Мы можем пригласить вас составить нам компанию?
– спросил тот, что покрасивее.
– Если вы не заняты, конечно. А то мы тут ничего не знаем…
– Мне очень жаль.
– Улыбка у Веры была такой искренней, что мужики поверили, будто ей и впрямь жаль.
И в этот момент очень кстати снова затюлюлюкал мобильник.
– Добрый вечер.
Это был тот звонок, которого она ждала весь вечер.
– Здравствуй, - радостно ответила она.
– Какие новости?
– Пока никаких, но готовность номер один. Как только подвернется удобная ситуация, она будет немедленно использована.
– Сколько у тебя вариантов?
– Четыре. Пока четыре, но, возможно, скоро будет больше. Программа, которую я разработал, оказалась на редкость продуктивной. Всю новую информацию я сброшу тебе через Интернет. И знаешь, у меня появилась еще одна идея…
– Говори, - потребовала Вера.
– Если удобная ситуация слишком долго не складывается, ее ведь можно сложить, верно?
–
– Конечно, это будет стоить дорого, но зато вся программа будет полностью поддаваться планированию.
– Я подумаю, - еще медленнее повторила она, чувствуя, как между ладонью и пластиковым корпусом телефона пробежала струйка пота.
Она не ошиблась в нем. Вот кто нужен ей был с самого начала. Такой, как он, а не жадный до чужих денег разгильдяй Воркуль. Ну что ж, на ошибках учатся.
Вера быстро взяла себя в руки, махнула Кемалю, чтобы принес счет, расплатилась, оставила приличествующие случаю чаевые и встала из-за стола.
– Извините, дела, - обратилась она к своим собеседникам.
– Желаю вам приятно провести время в нашем городе.
Домой Вера направилась не через Леопольдплатц, что было бы ближе, а мимо Фридрихсбада, сделав изрядный крюк. Вот оно, ее любимое место в городе. Огромное старое дерево, вокруг него - скамейка, напротив дом, где жил Достоевский. На втором этаже - балкончик с бюстом писателя и книгой, на обложке которой легко прочитывается название «Игрок» на русском и немецком языках. Вера могла часами сидеть здесь, смотреть на голову Федора Михайловича и представлять себе его по дороге из казино в этот дом, проигравшегося дотла, отчаявшегося, ненавидящего самого себя, испытывающего острую и горькую вину перед беременной женщиной, которая ждала его в этой квартирке и которой завтра не на что будет купить еды. Интересно, как далеко мог бы зайти этот неординарный, непохожий на других, остро чувствующий человек ради того, чтобы повернуть время вспять, вернуть проигранное, получить возможность начать все сначала и вовремя остановиться? Мог бы он украсть? А обмануть? А убить? Она так глубоко погружалась в выдуманный, воссозданный из обрывков прошлого мир, что порой ей начинало казаться, что она чувствует писателя, слышит его шаги, ощущает спиной его дыхание, и в такие моменты она всем своим существом понимала ответ: да, обмануть мог. Но не украсть и не убить. Потому что такие, как он, падают в глубины отчаяния и омерзения к самому себе куда быстрее и безогляднее, чем многие другие, он не успеет даже обдумать мысль об убийстве, как почувствует, что ненавидит сам себя. Если судить по книгам, он был болезненно совестлив, но если судить по его жизни, - столь же болезненно безволен.
Он играл и не мог остановиться, он бросил беременную жену без денег и уехал в другой город, где сошелся с другой женщиной и продолжал играть. Слабый, безвольный человек, не уважающий сам себя.
А вот нынешние - не такие. С ними легче. И проще. Таких, как Федор Михайлович, теперь нет. Поэтому и проблем куда меньше.
Вечер субботы и даже половину Пасхальной ночи Настя Каменская провела за компьютером. Ей не понадобилось ждать понедельника, чтобы взять в архиве Верховного суда дело Семагина, приговоренного к пожизненному заключению за девять убийств, в том числе и за убийство Кристины Лозинцевой. Семагин был «узкоспециализированным» гастролером, преступления совершал только в Москве и Московской области, и почти все необходимые сведения были в Настином компьютере. Ловили Семагина так же долго и так же плохо, как небезызвестного Чикатило, он трижды попадал в руки милиционеров, и трижды его отпускали либо за недостаточностью улик, либо за полным их отсутствием, либо вследствие необъяснимой, магической какой-то невнимательности сотрудников розыска и патрульно-постовой службы. Кристина Лозинцева была последней, девятой жертвой детоубийцы, то есть у нее, строго говоря, были самые высокие шансы остаться в живых, если бы хотя бы один из трех случаев задержания Семагина закончился бы действительно задержанием, а не разведением рук и сквозь зубы процеженными извинениями.