Воющие псы одиночества
Шрифт:
– Славик, иди играй!
– крикнул он сыну.
– А ты?
– А мне уже достаточно.
– Ну пап…
– Я устал, сынок. Ты все-таки не забывай, что я старше.
Славик ушел вместе с командой, и Лозинцев пригласил Настю и Чистякова в шатер.
– Что вы хотели узнать о Кристине?
Он, кажется, действительно очень устал. Или это была усталость не физическая, а от жизни вообще? Настя теперь могла спокойно рассмотреть Андрея Лозинцева. Высокий, немного нескладный, худой, с длинным лицом, глубокими мимическими морщинами на лбу и ярко-синими глазами. Под глазами синева, уголки губ горько опущены. Его сестра говорила, что Лозинцеву приходится очень много работать, чтобы восстановить утраченное благосостояние
Настя раскрыла блокнот и начала задавать вопросы. Лозинцев отвечал почти не задумываясь, он хорошо помнил, как протекала беременность его жены, какой вес был у девочки при рождении, в каком возрасте она стала держать головку, начала ходить, когда отняли от груди, когда прорезался первый зубик.
– Ваша сестра сказала, что вы знали, кто является отцом Кристины, - осторожно заметила Настя, боясь показаться бестактной и нарваться, на резкую отповедь.
Лозинцев, против ожиданий, отреагировал спокойно. Даже голос не дрогнул.
– Да, я знал, что Кристина не моя дочь. И что это меняло? Она ребенок, живое существо, прелестное, невинное. Я любил ее только за это, а вовсе не потому, что она дочь Веры.
– То есть жену свою вы не любили?
– Какое это имеет значение, - он налил себе воды, сделал несколько глотков.
– Любил, не любил… Меня вырастили в представлении, что человека любят потому, что он - человек, а не потому, что в нем течет твоя кровь. Каждый человек достоин любви.
– Так уж и каждый?
– усомнилась Настя.
– И Семагин тоже?
– Семагин?
– переспросил он.
– Ах, этот… Ну, ведь наверняка на этом свете были люди, которые его любили. Он был кому-то сыном, братом, другом, мужем. Но я ведь не об этом говорю. Я не утверждаю, что мы должны любить всех, мы имеем право кого-то любить, а кого-то не любить. Я хочу только сказать, что кровное родство не является обязательным условием любви. Можно не любить родного человека и любить совершенно постороннего, это нормально. Мы не обязаны во что бы то ни стало любить тех, в ком течет одна с нами кровь. Но и никто не может запретить нам любить тех, кто для нас неродной. Я для своих родителей был чужим, меня усыновили, и что? Они и Эля вырастили меня в такой любви, какой иной раз в кровной семье не встретишь. Так почему вас так удивляет, что я одинаково любил всех троих, и Дину, и Славика, и Кристину, хотя родным по крови для меня является только Славка? Откуда эта косность? Миллионы детей вырастают в приемных семьях, и никто не удивляется, что их любят.
– Но в приемных семьях отношение к ребенку не окрашивается фактом супружеской измены, - возразил Чистяков.
– У вас другая ситуация, ваша жена родила Кристину от другого мужчины, находясь в браке с вами. Это обязательно должно было отразиться на вашем отношении к девочке!
– Как видите, не отразилось, - сухо ответил Лозинцев.
– Мы кого обсуждаем, Кристину или меня?
– Ваше отношение к ней. Характер ребенка формируется под воздействием множества факторов, и одним из главных является отношение к нему родителей и близких, братьев и сестер, бабушек и дедушек, - объяснила Настя, не прекращая записывать в блокнот ответы Лозинцева.
– Мои вопросы могут показаться вам странными, но только получив на них ответ, я смогу нарисовать психологический портрет ребенка, который решился уйти неизвестно куда с незнакомым мужчиной. Так что я еще буду спрашивать вас о том, как относились к Кристине ваши старшие дети.
– Славик очень ее любил, нянчился с ней, возился. Ему было пять лет, когда она родилась, и Кристя была для него живой игрушкой, он мог часами
– А Дина?
– А Дина - нет.
Лозинцев поднял глаза и посмотрел на Настю в упор, но ей показалось, что он думает о чем-то своем и лица собеседницы не видит.
– Дина ее ненавидела. Но это не ее вина. Это вина Веры, моей жены. Вера из всех детей любила только Кристю и не считала нужным это скрывать.
– Почему так?
– Вероятно, потому, что Кристя была единственным ребенком, рожденным от мужчины, которого она действительно любила. Дину и Славика моя жена родила исключительно по расчету, чтобы удачно выйти замуж и устроиться в этой жизни. С первым претендентом не получилось, он умер, когда Дина еще не родилась, и не успел оформить брак с Верой, тогда она проделала этот же фокус со мной. А Кристя была истинным плодом страстной любви, как ни высокопарно это звучит. В первое время Вера надышаться на нее не могла. Одевала ее как куколку, как маленькую принцессу, покупала нарядные платьица, туфельки, самые лучшие игрушки. Дине было восемь, когда Кристя родилась, она уже все понимала и могла сравнивать. Она отчетливо видела, что была для матери вторым сортом, а то и третьим. Вера никогда не уделяла столько внимания и заботы ни ей, ни Славику. Я старался, как мог, быть всем детям хорошим отцом, но мне приходилось много работать, и у меня не всегда было время, чтобы заниматься ими. А Вера не работала, и все равно ее хватало только на Кристину. Точнее, она считала нужным тратить себя только на младшую дочь. Она могла, например, посадить Кристю в машину в выходной день и повезти ее в зоопарк или в Парк Горького. Славик относился к этому равнодушно, он больше любил поиграть со мной в футбол или посмотреть фильм, мы с ним оставались дома и занимались мужскими делами, а Дину это очень задевало. До слез. До истерики. Она ведь знала, что я ей не родной отец, а тут еще мать на ее глазах отдает явное предпочтение другому ребенку. Как она должна была к этому относиться?
– Наверное, плохо, - заметила Настя.
– Конечно, плохо. Она страдала. Она чувствовала себя очень одинокой. А уж когда Вера уехала…
Он замолчал и стал смотреть куда-то поверх Настиной головы.
– Андрей Николаевич, после смерти Кристины Дина сильно изменилась? Если все так, как вы говорите, она должна была ждать, что теперь мать обратит внимание и на других детей, раз нет больше той, которая забирала себе все внимание и заботу. Разве нет?
– Нет. То есть я хочу сказать, что не знаю. Я не заметил никаких изменений в Динке. Она всегда была грубиянкой и очень своенравной, что до смерти Кристины, что после нее.
Настя с сожалением констатировала, что вопрос не прошел. Вернее, не получился внятный ответ, из которого можно было бы сделать хоть какие-то выводы. Если Дина имеет отношение к убийству своей сестры, то поведение ее обязательно должно было измениться, ведь даже взрослые люди не могут перешагнуть через тяжкое преступление и спокойно идти дальше, в их поведении обязательно что-то меняется, что уж говорить о подростке, тем более о девочке.
– Вы хотите сказать, что смерть сестры ее особенно не задела?
– В чужую душу не заглянешь… Мне показалось, что нет. Для нее смерть Кристи, конечно, была шоком, но он быстро прошел.
– А Славик? Он тяжело переживал?
– Тяжело. Но у него это тоже скоро прошло. Дети быстро приходят в себя, в отличие от взрослых. Собственно поэтому Вера и ушла от нас. Ей казалось, что никто не разделяет ее горя.
– Даже вы?
– Я много работал, - жестко ответил Лозинцев, снова глядя прямо в глаза Насте.
– Какое бы горе ни было, но я должен был ходить на службу и делать свое дело, причем от того, насколько хорошо я его сделаю, зависело благосостояние и в конечном итоге судьбы многих людей. Я не мог позволить себе распускаться.