Возгарка I

Ахметшина Ксения

— Ярушка, — окликнул меня через забор дед Яхим. — Радмила дома?

— Мальчишек гоняет, — с гаденьким удовольствием сообщила я.

— Что, опять набедокурили эти обалдуи? — покачал седой головой старик. — Ладно я попозжа зайду, хотел спросить не осталось ли у вас того замечательного черничного варенья.

— Осталось, дедушка, заходите, — радушный кивок и улыбка.

Он уже убрал руку с забора, когда я окликнула:

— Дедушка Яхим, скажите, а вы ведь в молодости служили где-то далеко отсюда, так?

— Ну,

было дело, — подтвердил сосед с лёгкой неохотой. Наверное, рассказывать о былых подвигах взрослым мужиками приятнее, чем маленьким девочкам.

— У вампирского военачальника служили, да? — не отстала я.

— Да, лапонька, говорю же: было дело, — кивнул ветеран. — Отпахал я десяток годин под хоругвью одного кровососа, страху натерпелся, по сей день по-человечьи уснуть не могу.

— А расскажите мне про этих, — я приставила два пальца к губам, изображая клыки. — Пожалуйста, мне очень интересно.

— Ярушка, но ты же девочка. К чему тебе про такие страсти слушать?

— Ну, пожалуйста, дедушка Яхим! Мне правда очень хочется.

Изобразим большие щенячьи глазки: ну, как отказать?

Вскоре я сидела в гостях у старикана, прихватив из дома банку того самого черничного варенья и с интересом рассматривала старый мундир, который хозяин избушки достал из сундука.

Да, бабушка потом будет меня ругать за своенравную отлучку. Возможно, отчим снова всыплет. Плевать, их взбучки по сравнению с творящейся по ночам дичью, просто шелуха. Мне нужно узнать о вампирах правду. Отделить зёрна от плевел.

Старик налил мне кипрейного чаю, в свою кружку добавил крепкой настойки.

Наверняка, она помогает ему заснуть лучше варенья.

Он начал рассказывать про фронтовые приключения. Про то, как бились с мурадскими янычарами, сипахами и прочими непонятностями на юго-восточных рубежах Священной империи.

Я внимательно слушала, хотя почти ничего не понимала.

— Дедушка, — перебила я, — правда, что вампира можно убить колом в сердце?

— Ну, я видел, как клыкастые вытягивали стрелы из груди, — задумчиво почесал колючий подбородок старый вояка, — а вот если его из баллисты пригвоздить, через какое-то время затихнет.

Он хлебнул своего горячительного чайка, смачно выдохнул и продолжил:

— Рогатиной тоже можно, если древко прочное, окованное. Правда, если удержись. Мы по нескольку мужиков на древко наваливались. С пробитым-то сердцем они быстро слабеют. Только потом вынимать нельзя, пока голову не отсечёшь. Но можно схитрить, стрелы в чесноке вымочить, тогда урон больше будет. Упырёк стрелу вытянет, а сердце-то у него в груди кипит, дымком исходит, как от кислоты. Даже не обязательно точно попадать, можно хоть в живот пальнуть, приятно ему всё равно не будет. Сам, правда, не подохнет. Их всегда добивать приходится.

— Чеснок? Разве он помогает? — подивилась я рассказу и опустила кружку на блюдечко, которое держала в левой руке.

—

Конечно, только не в головках: они сухие и почти не пахнут, — старик воздел узловатый палец и наставительно им покачал: — Выжатый чесночный сок — вот отличная штука, в глаза плеснёшь, прямо разъедает. Ну, а лучше цветущего чеснока вообще ничего нет, — он с улыбкой мотнул головой. — Нас отправляли в зону боёв с такими снарядами, гренадами, которые разрывались и выбрасывали облако чесночной пыльцы. Вампиров косило на месте. Дико орали, сволочи. Волдырями покрывались. Кто вдохнуть успел, за горло хватались, пеной исходили, по земле катались и вопили.

Дедушка снова приложился к каёмке, глаза его заблестели пуще прежнего:

— Ну, а мы их того: один рогатиной пригвоздит, а второй голову рубит. Очень пособляет, и не так страшно на них идти, когда потравленные. Ели чеснок тоже каждый день, по разнарядке. Кровосос тебя убить-то может, не без этого, но вот кровью твоей не полакомится, голодным останется. И, что куда важнее, не сможет оморочить.

— Подождите, чеснок не позволяет зачаровать тебя? — я подалась вперёд, отставив кружку, скомкав пальцами передник и дико вытаращившись.

— Именно, — кивнул захмелевший старик и протёр лоб салфеткой. — Я же говорю, отличная штука.

— А если человек уже под наваждением, чеснок его снимет? — с надеждой спросила я и невольно прихватила потрескавшуюся губу зубами.

— Не-а, гиблое дело, но новых приказов клыкастый отдать не сможет.

— Спасибо, дедушка, было очень интересно, — я тут же соскочила со стула. — Но мне уже пора, наверняка бабушка меня заждалась.

— Ну, ладно, — немного опечалился ветеран. — Ты это, заходи, ещё посидим.

— Обязательно, дедушка.

Чмокнув старика в щёку, я выскочила из избушки.

Теперь понятно, чем угостить ночного гостя.

* * *

Сперва я украдкой заглянула на кухню. Бабушка была там и тихо бранилась под нос, помешивая варево в чугуне. Так, незаметно не получится. Придётся её как-то отвлекать… Блин, никогда так поступать не приходилось.

Я обошла дом и зашла с парадного входа. На счастье никого не встретила. Хотя звоночек над дверью тренькнул, так что действовать пришлось быстро. Сбросив со стола медный кувшин, я опрометью выскочила на улицу и оббежала дом обратно.

Бабушка ушла на шум, а я схватила всё те же многострадальные связки чеснока, давилку, посудину, воронку, ситечко и склянки. Жаль, что чеснок уже не цветёт. Да и нормально-то ему цвести в огороде не дают — стрелки обрывают.

Утащив всё снаряжение в сарай, я села на колени и принялась выдавливать чесночный сок. Заодно и в рот зубчики начала пихать да остервенело жевать. Во рту горело, дыхание становилось воистину ядовитым. Ничего, привыкну, теперь я чеснок буду жрать всю оставшуюся жизнь каждый день.