Возгарка I

Ахметшина Ксения

— Дядя… — хрипло выдавил я.

— Нет, Рихард, даже не смей, — поднял он руку в повелительном жесте, а затем откинулся к резной спинке кресла. Его пальцы снова отстучали дробь. — В случившемся есть и толика моей вины. Я слишком многое тебе позволял. Избавил от кровных уз с Ирмалиндой, разрешил утолить страсть к такелажу и рангоуту. Не торопил с женитьбой. И теперь, даже если ты успел заделать дюжину бастардов портовым шлюхам, разыскать их вряд ли удастся, да и позор тащить эту шваль ко двору.

На подоконник

с шумом крыльев приземлился крупный ворон — единственный белый среди птиц великого герцога. Имя его — Гунтрамн, «ворон битвы», и когда-то он был фамильяром моего отца. Тогда я ещё не знал, что на самом деле представляет собой это существо, а потому мало обратил внимания на косящийся на меня голубой глаз.

— Так что же, Рихард, есть у тебя идеи как нам исправить это безобразие? — дядюшка перевёл взгляд с птицы на меня.

— Исправить? — не понял я. — Как же это можно исправить?

— Верно, мой мальчик. Никак. И поскольку мы последние фон Шнайты, то ради своего рода можем сделать лишь одно — жить вечно. Ты согласен со мной?

Я кивнул со всё нарастающей неуверенностью и тревогой.

— Будь любезен, посвяти меня в свои дальнейшие планы, — пальцы герцога нежно погладили светлое оперенье ворона, как раз перепорхнувшего на специальную присаду с подставкой на столе. — На что ты собираешься употребить своё бессмертие?

— Я думал вернуться на флот, — в груди уже холодело и сжималось.

— Прекрасная мысль, — желчно похвалил дядюшка. — Интересно, какая толща воды необходима, чтобы помешать солнечным лучам разъесть вампирскую плоть? Это совершенно необходимо выяснить заранее, ведь пережить кораблекрушение на плоту из кусков обшивки под силу только живым. Или ты рассчитываешь, что океан вновь побрезгует твоими бренными останками и выплюнет их на побережье?

— Дядя, но я не хочу… Я не смогу на берегу…

— Нет, Рихард, — оборвал он мои жалкие слова.

— Прошу тебя, не запрещай…

— Довольно с меня слёз твоей матери, — отрезал спокойный голос, от которого мебели вокруг полагалось незамедлительно порасти инеем. — Игры в кораблики затянулись. Отныне ты примешь на себя обязанности, подобающие моему наследнику.

Он царственно выпрямился во весь немалый рост и указал на освободившееся кресло:

— Этот кабинет отныне твой, располагайся.

Так мне дали понять, что мой статус-кво восстановлен: сидел я раньше в порту Амельгарта, пора посидеть в порту Пирены, а на воду — ни-ни! Хватит, что один раз убился, третий шанс не даётся никому.

После заключения Пиренского мира был сформирован Патронажный Триумвират, и Вальдемар назначил меня варнахарским лордом-протектором Гаренмарка — запер в золотой клетке. Но все должностные обязанности по итогу легли на приставленных ко мне советников. Я лишь ставил закорючки подписей и гербовые оттиски на сургуче. Политика не

занимала меня, а море оказалось под запретом, так что я предавался отчаянной праздности. Женщины, разнузданные гулянки, кровь…

Останься я смертным, вместо неё текли бы реки вина, а печень вскоре начала бы молить о пощаде. Но моя плоть давно остыла, а клыки просились на свободу. Вокруг меня собралась кучка таких же высокородных клыкастых бездельников и, ох, чего мы только не вытворяли!

Но никакая роскошь и увеселения не могли заменить мне сладостного покачивания корабля на волнах, скрипа палубной настилки, темных трюмов и полных ветра парусов. Ну, а потом… потом между мной и дядюшкой произошёл тот самый конфликт, по итогу которого я теперь здесь: в нищете, бегах, но на свободе.

Скажете, что же это за нищета, если я дарю по браслету из благородных металлов и каменьев каждой невзначай охмурённой девице? Но право же, в сравнении с оставленной мною роскошью, такие безделушки даже внимания не заслуживают.

Тем более, что браслетик, лёгший на запястье Аннушки — лишь позолоченное серебро, более дорогие подарки вполне смогли бы меня разорить, ведь очаровательные девицы найдутся в каждом порту.

Глава 10. Томаш Янда

Мы с комендантом стояли на лесной прогалине и смотрели на закоптившуюся кирасу. В последнее время в округе стал пропадать скот, и барон послал Зденека пошукать по округе, авось чего вынюхает. Не могу сказать, что считал этого блондина братом, но…

— Не нравится мне это, — на самом деле комендант Буреш выразился совсем не так. Просто среди слов, которые он процедил сквозь клыки, печатными были только союзы и местоимения.

Ноздри забивал едкий запах гари, так что я перестал дышать.

— Томаш, — комендант кивнул на останки.

Я не стал дожидаться разъяснений и опустился на корточки, перевернул опустевшую кирасу. Наспинник оказался чист: никакой спёкшейся травы, хотя вместо ног и рук нашего собрата остались какие-то невнятные смазанные пятна почерневшей муравы и металлические щитки его брони.

— Солнце, — сказал я. — Похоже, он уже был мёртв, когда тело самовозгорелось.

Буреш утробно зарычал.

— Собери эту падаль, и возвращаемся, — бросил он и развернулся к коню.

Когда мы вернулись в замок и развязали плащ, в который я сложил вонючую броню, на лице Юргена Ветцеля не дёрнулся ни единый мускул. Этот щёголь с золотыми локонами и кружевными манжетами умеет держать марку, надо отдать ему должное. И умом богиня его не обделила, это точно. Хотя часть меня всегда тихо радовалась, что запястье для меня вскрыл комендант, а не расфуфыренный пижон. Пить кровь от этого красавчика… Не ровен час сам щёки пудрить начнёшь. И чего бабы по таким сохнут?