Вождь и призрак
Шрифт:
Пораненная рука капитана была Забинтована, так что Гартман сам прикурил сигарету и положил ее Бруннеру в рот. В глазах капитана все еще читалась настороженность. Он кивнул, благодаря за сигарету.
— Я из абвера…
Обстановка в палатке переменилась до смешного молниеносно. Мужчина, напряженно застывший на носилках, облегченно откинулся на подушки.
— Я ждал гестапо.
— Что ж, вам повезло. Если не считать этого… — Гартман кивнул на забинтованную руку Бруннера. — Но все-таки вы остались живы…
Абверовец посмотрел на болтающийся
— Восточный фронт? Я так и думал. А здесь вы, должно быть, чувствовали себя спокойно, думали, что вы уже послужили верой и правдой рейху и будете теперь наслаждаться тихой жизнью, пока не кончится эта треклятая война?..
Возможно, сказывались профессиональные навыки… а скорее, Гартман от природы был большим знатоком человеческой психологии. Как бы там ни было, он всегда говорил именно то, что нужно. Глаза Бруннера вспыхнули, и вся его сдержанность куда-то подевалась.
— Совершенно верно! — страстно закивал Бруннер. — И вдруг на тебе — сегодня утром все это полетело к чертям! Вы знаете, что только мне удалось уцелеть? А ведь тут у меня были друзья… Если бы это случилось в России, я еще мог бы понять… Но здесь глухомань, никто о таком и месте-то — Шпилфелд-Штрассе — не слыхал!.. А все эта стерва, я уверен…
— Расскажите мне об этой… стерве, — проникновенно попросил Гартман.
Бруннера словно прорвало, он взахлеб принялся рассказывать о том, что происходило до того момента, как мир «полетел в тартарары». Гартман слушал, не перебивая, только предложил Бруннеру еще одну сигарету. Однако описание парочки, чьи бумаги Бруннер проверял за несколько секунд до катастрофы, повергло Гартмана в недоумение.
— Девушка была блондинкой или брюнеткой? — небрежно поинтересовался он.
— Понятия не имею. Она покрыла волосы платком… ну, как носят крестьянки.
— Она говорила по-немецки свободно?
— Да, как мы с вами.
Спутника девушки Бруннер описал еще более неопределенно. Гартман почти не сомневался, что это Линдсей, но опять-таки полной уверенности у него не было. Кроме того, Бруннер не видел партизан, нападавших на пограничную заставу.
— Они впервые забрели так далеко на север, — сказал он, размышляя вслух. — И я ума не приложу, зачем. Наверно, их привлек вагон с боеприпасами.
— А многие знали, что сегодня должны грузить боеприпасы?
— Ну, что вы! Вы даже не поверите, какая строгая у нас секретность, когда дело касается подобных вещей. Мы узнаем о вагоне, только когда он уже появляется и к заставе подъезжает грузовик с боеприпасами.
— То есть партизаны не могли узнать о том, что вагон сегодня окажется здесь?
— Насколько я могу судить — нет.
— Куда вас посылают? — спросил Гартман, вставая и направляясь к выходу.
— Мне дали отпуск. Я уже несколько месяцев служу сверх положенного. Полковник в Граце — очень приличный человек. Мне так далеко добираться до дому… Я живу во Фленсбурге. Вы знаете, где это?
— На датской границе… — Гартман слегка улыбнулся. — Вернее, там, где до сорокового года БЫЛА
Гартман чисто случайно встретил санитара возле перевязочного пункта. Тот куда-то спешил, озабоченно хмуря брови. В руках у него был листок бумаги.
— У вас неприятности? — поинтересовался Гартман.
— Да, придется еще подержать моего пациента, капитана Бруннера. А я было договорился, что его перевезут в Грац…
— Но почему его нужно подержать здесь подольше?
— Из Вены сюда едет офицер гестапо Грубер, чтобы допросить капитана. Через три часа он будет здесь…
Гартман молниеносно принял решение.
— Немедленно отправьте Бруннера самолетом в Грац! И договоритесь, чтобы его сразу же перевезли во Фленсбург… пусть везут его через Франкфурт…
— Да, но как же Грубер?
— Я действую по приказу фюрера! — Гартман достал бумагу, подписанную Мартином Борманом и предоставляющую ему неограниченные полномочия. — Вот, прочтите. Кто-нибудь тут знает, как вас зовут?
— Нет. Все было в такой спешке… Я приехал прямо из Граца.
— Поезжайте вместе с Бруннером и проследите, чтобы он благополучно добрался до Фленсбурга. Он ваш пациент. А этого вы не получали… — Гартман взял у санитара телеграмму Грубера, скомкал ее и сунул к себе в карман. — Я не могу сообщить вам причину, по которой Бруннера нужно срочно эвакуировать. Но распоряжение исходит от самого фюрера. Ясно?
— Да, я прямо сейчас сделаю, как вы приказали.
Санитар с трепетом протянул Гартману бумагу, на которой красовалась подпись Бормана. Гартман положил ее в бумажник и отправился на вокзал, чтобы узнать, когда уходит следующий поезд на Загреб. Ягер и Шмидт не заметили, как он покинул заставу: они сидели на земле, прислонившись спиной к «мерседесу» и ели обед, раздобытый у саперов.
— Поезд отправляется через пять минут, — сказал Гартману дежурный по станции. — Рельсы починили, так что восстановлено нормальное сообщение с Югославией.
На маленьком сонном полустанке было теперь напряженно, как на фронте. Эсэсовцы, вооруженные автоматами, стояли в кабине паровоза рядом с машинистом и кочегаром. Солдат с пулеметом залез на тендер. В заднем вагоне, где перевозилась почта, прятался целый взвод: человек в каске на мгновение высунулся на улицу и тут же захлопнул дверь.
Гартман выбрал пустое купе в третьем классе с неудобными деревянными скамьями: ему хотелось привлекать как можно меньше внимания к своей особе. Через пять минут поезд двинулся на юг. Пока паровоз, пыхтя, ехал по свеженастеленным рельсам, Гартман остерегался смотреть в окно.
«Мерседес» уже исчез. Очевидно, Ягер, рассвирепев из-за того, что над ним так зло подшутили, метался по долине, разыскивая Гартмана. Временный полевой лазарет тоже исчез. Санитар тайно вывез Бруннера из Шпилфелд-Штрассе.