Возлюби врага своего
Шрифт:
— Мама, а как наша соседка Габриэла, она еще не вышла замуж, пока я с большевиками воевал? — спросил я, интересуясь соседской девчонкой.
— О, Крис, Габриэла за два года превратилась в настоящую девушку. Она окончила школу, а сейчас работает в генеральском санатории санитаркой. Она только вечером будет дома, и если ты хочешь, то сможешь увидеть её.
Еще два года назад, когда в составе вермахта я уходил на фронт, Габриэла только начинала расцветать. Её грудь в те времена только-только начинала формироваться, и я, затащив её в отцовский сарай, из любопытства раздевал девчонку наголо. Я тогда никак не мог представить, что её девичьи прыщики сформируются в довольно красивую грудь, а худющие ноги станут завистью многих местных девчонок и кипящей страстью прыщеватых юнцов.
Мы в тот день очень долго сидели на кухне, пока Крамер, измотанный событиями последних дней, не уснул прямо за столом. Мать в моей комнате расстелила постель, и капитан завалился спать.
А тем временем я рассказывал матери о наших фронтовых буднях. О городе, в котором мне довелось воевать, о русских бабах, которые угощали нас молоком и свежим хлебом. Её удивляло всё: от того, как выглядят их дома, до того, как одеваются русские женщины. Я старался рассказывать ей, не договаривая о русских морозах, и о горах трупов, вмерзших в глиняную жижу. О тысячах наших солдат, лежащих в русской земле, и о той опасности, которая подстерегает нас фактически за каждым кустом.
За разговорами время пролетело совсем незаметно. Мать ушла в город за покупками, а я, оставшись дома, вошел в свой сарай. На стене висел мой велосипед, шины которого давно сдулись, а резина потрепалась от перепада температур. Все напоминало тот период, когда я в своих кожаных шортах бегал за солдатским строем и стучал в детский барабан. Как все было давно и совсем недавно. Вот и Габриэла выросла, и уже, наверное, мечтала о том, как удачно выйти замуж. До ужаса хотелось видеть эту девчонку, с её озорными косичками, перевязанными шелковыми лентами. Усевшись на старый пыльный диван, я, подперев голову руками, углубился в воспоминания тех последних дней, перед тем, как я был призван на восточный фронт.
За стенкой отцовского сарая была небольшая соседская лужайка, на которой стояли качели, сделанные мастеровитыми руками её отца. Господин Генрих работал на красильной фабрике вместе с моим отцом. Там из свинца и других компонентов делались одни из лучших красок в довоенной Германии. Позже отец умер от воспаления легких и я, поступив в Гитлерюгенд, расхаживал по городу в портупее и коричневой рубашке, ощущая свою причастность к делам Рейха.
За три дня до ухода на фронт я, как-то сидя в сарае, увидел через щель, как юная Габриэла качается на качелях. Девчонке уже было лет пятнадцать и мой интерес к её телу, с каждым днем, все больше и больше давал знать о себе. Когда дома никого не было я, пообещав угостить её шоколадом, затащил эту девчонку в сарай. Габи, чувствуя к себе мой интерес, особо не ломалась, а сама скинула свой сарафан, представ передо мной в совершенно голом виде. Я трогал её за слегка напухшие груди, ощущая себя уже взрослым мужчиной. Жалкие шелковистые рыжеватые волосики только-только пробивались между её ног, не скрывая еще заветный и таинственный бугорок с природной прорезью. Я трогал её за все приятные места, а она весело смеялась и вкусно ела шоколад, не обращая на мои страдания никакого внимания. Я тогда впервые ощутил, как страстно желаю её, как я хочу это юное тело. Но страх сделать что — то плохое и неведомое мне ранее, словно чужими руками сдерживало меня от подобного поступка.
Я ходил кругами вокруг неё, целуя, то в плечо, то в шею, то в розовые соски её маленькой груди. Мои руки скользили по её животу, по ногам и ягодицам. Я, тогда как бы в запас старался, как можно больше насладиться её девичьей нежностью и привлекательностью. А Габи, видя тогда мою не решимость, сама старалась еще сильнее возбудить меня, танцуя передо мной, покручивая своим задом. Я же, не ведая последствий подобной игры, все больше и больше старался насладиться ранее мне не испытываемыми чувствами. Но было уже поздно, и боль в моих гениталиях стала настолько нестерпимой, что казалось, мои кишки сами собой завязались морскими узлами. Любое незначительное движение вызывало приступ тупой боли.
А Габи, Габи смеялась и, одев свой сарафан, убежала домой, оставив меня один на один со своей болью. Тогда, я инстинктивно вытащил из своих
Сейчас, сидя в сарае, и вспоминая свой первый сексуальный опыт, я невольно засмеялся сам над собой. После того случая, как в моей жизни побывала Анна, я уже почувствовал себя настоящим мужчиной, который сможет теперь исполнить то, о чем я мечтал еще с мая 1941 года. Теперь в моей душе абсолютно не было того страха, который раньше сдерживал меня от проявления своих чувств.
Пока капитан нежился в белоснежной постели, я в своей голове вынашивал коварный план, как сегодня овладеть Габриелой и насладится её девичьей плотью. Я представлял, как раздену её, как расцелую все её девичье тело, как вопьюсь губами в её грудь и войду в её теплое и влажное лоно. Я одержимый этой идеей сидел на диване и мечтал, мечтал о тех ощущениях, которые мне доведется испытать. Я придумывал слова и целые фразы, которые должны были мне помочь в достижении этой цели. Но я тогда не знал, что то, что я придумывал, что замышлял, будет развеяно Габриэлой её невиданной ко мне страстью.
Еще с улицы я услышал, как из города вернулась мама. Еще не войдя в дом, она несколько раз прокричала:
— Крис, Крис, мальчик мой! Где ты?
Я вышел из сарая и спросил, что случилось. Мать, взглянула на меня с улыбкой и спросила:
— Ты, сынок, хотел покататься на велосипеде? Так у него колеса совсем испортились. Прошло уже почти три года, как он висит на гвозде и ржавеет. Пошли домой, я сейчас приготовлю гуляш с картофелем. Ты знаешь, Крис, как наши войска под Сталинградом попали в окружение, так после этого все продукты очень сильно подорожали. Если бы не твои фронтовые, то я ничего бы не смогла купить. Жаль, что дома нет самой Габриелы, она видно сегодня на работе. Ты знаешь Крис, ведь её отец тоже погиб на Восточном фронте еще в первые дни войны где-то под Киевом. Так и живет сейчас Габи вдвоем с матерью. А в этом госпитале Крис иногда даже дают паёк и мыло. Вот так вот сынок они и живут без мужчины в доме. За погибшего отца, им правда тоже немного приплачивают, — сказала мать, видя мой интерес к этой девчонке.
Я поднялся к себе в мансарду и, усевшись возле окна, ожидая Габи, стал смотреть в сторону её дома. В своей голове я представлял, как коснусь губами её мягких и теплых губ. Как нежно поцелую её в шею, а своими руками обхвачу за талию. Я представлял, как раздену и прижму её тело к своему телу. От этих мыслей мой орган вновь стал слегка возбуждаться в предчувствии минут грядущего сладострастия. Через несколько минут с кухни послышался голос матери. Она уже приготовила легкий завтрак и звала меня к столу вместе с капитаном Крамером. Тот, потягиваясь, вылез из-под одеяла, усевшись на край кровати, сказал мне:
— Ни одна война, Кристиан, не стоит такого приятного целомудренного сна. Я выспался за все эти годы, как никогда, и сейчас я, словно боевой слон готов к новым подвигам.
— Мать звала к завтраку, — сказал я, спускаясь на первый этаж в кухню.
Капитан оделся, по-военному, заправив кровать, тут же спустился вниз.
— Добрый день, фрау Кристина. Долго ли я спал? — бодро сказал он, улыбаясь. — Я могу помыть свое лицо, чтобы стереть с него печать сна?
— Пойдем, Питер, я покажу, где у нас умывальник, — сказал я, и вывел капитана под лестницу, где у нас в маленькой комнатке была сделана ванная и умывальник.