Возлюбленная террора
Шрифт:
Тут пошел снег. Крупные белые хлопья падали в кроваво-черное месиво ямы, и через совсем малое время земля оказалась под белой пеленой. Калеки теперь копошились на снегу, а кровь из ран продолжала течь. Алые пятна расползались на снежно-белом покрывале.
Маруся чувствовала, что долго не выдержит этого зрелища, и в то же время как завороженная не могла отвести от него глаз. Красное на белом… Красное и белое…
Она почувствовала, что если простоит так еще мгновение, то неведомая, но непреодолимая сила затянет ее в это месиво, и она станет такой же калекой, одной из тех. Вот сейчас, сейчас… Господи, помоги!
Маруся
Через два дня Маруся вместе с товарищами отправилась в поездку по деревням.
А еще через несколько дней в газете «Козловский голос» появилась такая вот заметка:
ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ КОЗЛОВСКОЙ ГАЗЕТЫ
Некоторые невежественные или недобросовестные люди — например, кирсановский помещик г. Ключенков или некий г. Маслов из Козлова — говорят обо мне, что я возбуждаю крестьян к поджогам, насилиям, грабежам и т. д. Г. Ключенков даже указывает, что я будто бы лично был в Кирсановском уезде и призывал крестьян к восстанию.
Заявляю, что все это сплошная возмутительная ложь.
Всегда и везде я высказываю, что при наличности народного представительства и гражданских прав нужды всех классов населения могут быть удовлетворены путем мирной избирательной борьбы, путем влияния на законодательство.
К такой и только такой деятельности я призываю всех, перед кем говорю. Не моя вина, если отсутствие действительно свободных печати и слова (например, «Тамбовский голос» по-прежнему лишен возможности выходить в свет) не позволяет мне и лицам, солидарным со мною по направлению, в достаточной мере выяснить населению открывшуюся отныне возможность мирного достижения самых широких общественных и экономических задач и тем способствовать всеобщему удовлетворению.»
Михаил Вольский.
Газета «Козловский голос»,
N 24 от 24 ноября 1905 года.
То ли письмо возымело действие, то ли правительство дало послабление, но лелеемая Михаилом Вольским газета снова стала выходить. И на стол губернатора фон дер Лауница легла очередная бумага:
Его Превосходительству
господину Тамбовскому Губернатору
Начальника охраны Тамбовского уезда
Советника Губернского
Правления Луженовского
РАПОРТ
По смыслу возложенного на меня Вашим Превосходительством поручения, я обязан подавлять с помощью войск возникший в Тамбовском уезде среди крестьян мятеж. Принятыми мерами преступное движение было подавлено в самом начале, крестьяне образумились и повсюду вполне добровольно начали составлять приговоры об исключении из своей среды членов, поддавшихся агитации революционеров.
Положение к 1 декабря было таково, что Тамбовский уезд можно было считать вполне благополучным, но в настоящее время явилась прямая опасность, настолько серьезная, что, по моему мнению, необходимо принять самые решительные меры к ее устранению: 1 декабря после долгого перерыва вышел № 62 «Тамбовского голоса»,
Таким образом, дальнейшее появление подобных статей будет, с одной стороны, возбуждать аграрное движение, а с другой — лишать возможности подавлять его войсками, среди которых несомненно возникнут бунты. Предполагая даже, что сообщаемые газетой факты верны, я все-таки не нахожу возможным, в интересах охраны Тамбовского уезда, их оглашение.
Полагаю, что в каждой стране, независимо от ее государственного устройства и при условии существования и функционирования законного правительства, не могут быть терпимы даже в мирное время попытки печати вызвать анархию.
О вышеизложенном имею честь донести Вашему Превосходительству.
Советник Луженовский.
ЛИШЬ ОБРЕСТИ И СРАЗУ ПОТЕРЯТЬ
Женя резко распахнула входную дверь, чуть не сбив с ног младшую сестренку, — та как раз собиралась на улицу. Маруся невольно отскочила в сторону:
— Ох, как ты стремительна!
— Извини, пожалуйста.
Женя улыбнулась и стала разматывать платок.
— Можно поинтересоваться, куда ты отправляешься на ночь глядя?
— Можно, — Маруся с вызовом посмотрела на сестру. — К Вольским.
Женя ничего не сказала, лишь вопросительно подняла брови.
— У Вольских сегодня будут железнодорожники, — пояснила Маруся. — Хочу пойти послушать, что скажут.
Она выждала еще секунду, но так как Женя продолжала молчать, решительно развернулась и вышла.
Женя вздохнула и стала медленно подниматься по лестнице к себе наверх. Едва войдя в комнату, тут же опустилась на стул и принялась расшнуровывать высокие ботинки — так находилась за день, что ног под собой не чуяла.
Женя Спиридонова была профессиональной массажисткой и на отсутствие клиентуры не жаловалась — ее постоянно вызывали к больным и детям. В иной день приходилось бывать больше чем в десяти домах.
Значит, Маруся опять пошла к Вольским… Женя покачала головой. Ей решительно не нравилась та короткость в отношениях, которая установилась между ее порывистой младшей сестренкой и Владимиром Вольским. Женя знала, что он нравился Марусе, — понравился сразу, еще в тот первый вечер, когда Женя привела его на заседание Марусиного образовательного кружка. Пожалуй, сестра догадалась о Марусиных чувствах даже раньше, чем сама Маруся, но не приняла их всерьез. Ну, нравился и нравился — мало ли кто нравится девушке в шестнадцать-семнадцать лет! Да и Вольский тогда только женился и был полон чувств к молодой жене. Правда, меньше чем через два года после свадьбы Валя Вольская — урожденная Лукьяненко — бросила мужа и уехала с каким-то заезжим офицером.