Возвращаясь к себе
Шрифт:
— Ладно, лентяй, — озорно хмурится она, — не хочешь зарядку — не надо. Будем отдыхать! Давай телевизор включим? Или погуляем? Что ты хочешь?
— Поцелуй меня, — прошу ее, глядя прямо в глаза.
В ее лице мелькнуло что-то забытое, прежнее, отчего меня обдало жаром. Но в следующее мгновение на лице появилась все та же обычная веселая улыбка.
— Неужели все настолько плохо, что ты не хочешь меня поцеловать? — невольно спрашиваю я.
Тогда она наклоняется и чмокает меня в уголок губ. Быстро. Как ребенка. И тут же отстраняется, будто боится,
Но я инвалид-колясочник, а ты полная жизни молодая и красивая женщина, поэтому пора принимать решение.
— Я плохо спал сегодня, — говорю хрипло. — Хочу отдохнуть.
— Ааа, — тянет она и удивленно смотрит на меня. — Хорошо. Тогда я посижу с тобой?
— Нет, Лиза, не надо, — бормочу в ответ, — иди, мне одному лучше.
— Мне уйти? — растерянно переспрашивает она, и когда я киваю, медленно встает. — Хорошо. Ты отдыхай. Завтра я в то же время.
Когда она уходит, я еще впитываю кожей аромат ее духов. А потом строго-настрого запрещаю ее пускать. Всем. Особенно отцу. Для нее я уехал в Германию и возвращаться не собираюсь.
Я вернусь к ней, чего бы мне это не стоило, но только на своих ногах.
Глава 13
Алексей
Россия встретила проливным дождем и километровыми пробками.
Водитель, которого отец прислал в аэропорт, неловко пересаживает меня в машину и долго возится с инвалидным креслом.
— Думал, не успею, — досадует он, — дороги забиты. Ну ничего, еще часа два, и будете дома. Виктор Михайлович все подготовил…
— Не надо к Виктору Михайловичу, — прерываю его раздраженно, — вези в мою квартиру.
Он замирает и непонимающе смотрит на меня. Наконец говорит растерянно:
— Не могу. Мне было сказано…
Срываюсь и изо всей силы бью кулаком по водительскому креслу:
— Делай, что я говорю!
Вижу его округлившиеся испуганные глаза и сдуваюсь. Стыдно. В конце концов, ведь не он же виноват в моих бедах.
— Дай телефон, — протягиваю руку и, когда он подает мне новенький айфон, звоню отцу.
— Пап, скажи своему водителю, что я сам решу, куда меня везти…
Отец начинает в ответ убеждать, говорить, как мне «удобно и комфортно» будет у них. Ага! Представляю, в каком восторге мачеха от моего предполагаемого возвращения в их дом!
— Пап, я знаю, — говорю твердо, — но я хочу к себе! И жить буду в своей квартире!
Мне приходится отстаивать свои права. У меня и так мало что осталось. Если не будут считаться с моим мнением, меня вообще не станет. Поэтому цепляюсь за каждую возможность остаться собой.
Вот и «Атаку» пришлось продать, чтоб вернуть отцу долг и оплатить лечение. Грустно… Новый владелец теперь рубит хорошие бабки…
Продавая «Атаку», я попрощался с Лизой, которая создавала этот клуб для меня.
Воспоминания о Лизе отдаются мучительной болью. Как я ошибался 4
Немецкие врачи дорого стоили, но сделали ровно столько же, сколько и наши. Операция не дала результата, и, когда они начали настаивать на еще одной, я послал их к черту и объявил, что возвращаюсь в Россию. Теперь даже не верится, что всего каких-то два часа, и наконец буду дома.
Когда въезжаем в город, прошу водителя остановиться около крупного магазина, сую деньги и отправляю за спиртным. Завтра я, наверное, начну сначала: тренажеры, упражнения, боль — а сегодня хочу забыться.
Водитель возвращается с бутылкой дорогого коньяка. Просили его! Чтоб выпасть из реальности мне достаточно самой дешевой водки. Лишь бы не паленая была! Жить я хочу. Может, уже не так, как раньше, но просто так не сдамся.
Когда подъезжаем к моему дому, дождь льет стеной. Подождав какое-то время в машине и поняв, что можем сидеть до бесконечности, одновременно открываем дверки. Водитель опять долго возится, чтоб пересадить меня в кресло и довезти до лифта, так что за несколько минут мы промокли насквозь.
В квартире чисто и тепло, но пахнет нежилым. В последний раз я был здесь с Лизой, и сейчас невольно ищу хоть какой-то след ее пребывания в этой пустой холостяцкой квартире.
— Алексей Викторович, — окликает меня водитель, вытирая лицо рукавом. Видимо, я давно сижу и молчу, уставившись в одну точку. — Я могу ехать?
И на мой короткий кивок:
— Если что, вы звоните…
Закрыв за ним дверь, первым делом выпиваю полбутылки коньяку. На голодный желудок. Прямо в прихожей. Потом сижу минут пять, ошалело радуясь тому, что отпускает, теплеет внутри. И звоню Пашке. Он единственный из моего прошлого, с кем я общаюсь.
Пашка приходит розовощекий и весь мокрый настолько, что с него у порога натекает лужа. Он в сандалях и осенней куртке, в руках 2 бутылки водки.
Первую мы выпиваем мигом, в течение следующего часа — другую. Уже почти в несознательном состоянии вспоминаем про коньяк. Но не успеваем его разлить — дверь открывается и входит отец. Одет с иголочки, как всегда, в абсолютно чистом и сухом костюме, будто пришел из соседней квартиры.
— Тааак, — тянет он, — и без закуски!
И оборачиваясь назад, кричит:
— Валер, неси!
Появляется тот самый водитель, который меня привез, и вносит пакеты с едой.
Отец сам начинает их распаковывать и выкладывать на стол продукты, а из одного достает бутылку коллекционного виски. Валера почему-то тоже остается и присоединяется к нашей пьянке.
Пашка, бывший до того уже совсем никаким, набрасывается на еду и трезвеет. Отец пьет виски большими глотками, почти не закусывая. Валера только ест.
Мне хорошо впервые за много месяцев. Мыслей в голове никаких, тело расслаблено. Наверно, так и спиваются…