Возвращаясь к себе
Шрифт:
Лешка выглядел ужасно. Дело даже не в синяках и ссадинах на лице. Он был будто потухший фонарь, и лежал серым пятном на кипенно-белых простынях.
Я так много хотела ему сказать, но, оказавшись рядом, забыла обо всем на свете, растерялась и испугалась пытливого взгляда его отца. Кажется, несла какую-то чушь, хоть и чувствовала, что говорю совсем не то, что нужно.
А потом ему вдруг стало плохо, и мне пришлось уйти. С отчаянием заламывая руки, я шла по коридору. Здесь меня догнал Виктор Михайлович.
— Боли пройдут со временем, —
Проглотив ком в горле, ответила неуверенно:
— Но ведь прошло совсем мало времени? Сейчас нельзя отчаиваться.
Он отвел глаза, будто боялся показать свои мысли. И вдруг спросил негромко:
— Лиза, вы ведь не бросите его? Вы ему очень нужны!
Я окинула его непонимающим взглядом. О чем он? Почему говорит так, будто хоронит Лешку, будто уже никакой надежды, что он встанет? И зачем он это говорит? Неужели он ничего не видит? Неужели так и не понял, что для меня значит его сын, что я готова быть с ним с любым! Всегда.
— Все будет хорошо, — ответила я Романову, — Алексей обязательно поправится.
Больше ничего говорить ему я не стала. Просто не знала, какие нужны слова, чтоб утешить этого несчастного отца. К тому же я торопилась: из фирмы уже звонили несколько раз, напоминали, что сегодня совещание и зарплата, а, значит, нужно ехать в офис.
Появляться и встречаться с коллегами не было никакого желания, но мне очень нужны были деньги, поэтому заставила себя отправиться к Ивашкину.
В офисе было до странности тихо. Но не успела снять пальто и стряхнуть подтаявшие снежинки с шапки, как наткнулась на Катю.
— Лиза! — она закричала так громко, что за закрытой дверью что-то уронили. — Наконец-то!
И практически силой потащила меня в наш кабинет. Здесь, как всегда, царил беспорядок.
— Ты почему опоздала? — затараторила она. — Тебя все ждали. Планерка закончилась уже. Ивашкин недоволен жутко. Сейчас ценные указания раздаст и уж достанется тебе.
В ответ я только пожала плечами. Я в жизни не опаздываю. Никогда. Терпеть не могу, чтоб меня ждали. И в другое время страшно переживала бы, а теперь… Теперь понимаю, как ничтожна эта мышиная возня перед другой, настоящей жизнью, которая течет за стенами офисов, баров, клубов. Все, в чем раньше я видела смысл жизни: карьера, деньги, Сергей — теперь казалось мне ничтожным и мелочным, не заслуживающим внимания.
— Кого-то еще приняли? — кивнула я на свой стол, на котором лежали чьи-то вещи.
— Нет, что ты! — рассмеялась Катя, — это Светка притащила. Зашиваемся без тебя. Возвращайся уже скорее!
Минуту мы с Катей просто смотрели друг на друга.
— Ну рассказывай! — вдруг приказала она
— Что именно? — конечно, я догадывалась, что ее интересует, но настроения откровенничать совсем не было.
— Как что? Чем суд закончился?
— Какой суд?
— Ну над твоим мажором! — скривилась она зло.
— Что? —
— Вот только не надо делать вид! — упрекнула Катя и протянула журнал, на обложке которого красовалась фотография Алексея. Надпись кричала:
«Никакие деньги Виктора Романова не помогут его сыну избежать справедливого наказания!»
Я лихорадочно открыла статью на 15-ой странице, пробежала глазами. Что за бред! В статье утверждалось, что в аварии виновен Алексей, который пьяным сел за руль.
— Это ложь, Катя! — сказала я подруге. — Он был абсолютно трезв. Ему навстречу вылетел автомобиль. А сам Лешка в больнице. У него паралич обеих ног.
— Да ты что? — вытаращилась она на меня, садясь в кресло. — И что теперь?
— Врачи делают все возможное, — сказала ей любимую фразу Виктора Михайловича.
— Лиза, он что, не сможет ходить? — произнесла Катя медленно.
— Я даже думать об этом не хочу! Нужно верить в лучшее.
Мой голос звучал чуть резче, чем я хотела бы, но Катю и это не остановило. Она привстала в кресле и посмотрела на меня как на сумасшедшую.
— Да, но ты понимаешь, что он может остаться инвалидом? Ты хоть представляешь себе, какая это жизнь!
— Катя, чего ты от меня хочешь?
Я прекрасно понимала, чего, но еще надеялась.
— Лиза, беги от него! Конечно, можешь поддерживать, быть другом, но не вздумай связать себя с ним. Это же похоронить себя заживо!
В голову пришла мысль, что этот разговор бесполезен: ей все равно меня не понять.
— Ты ведь жизнь свою разрушишь, ты хоть понимаешь?
«Да что там рушить-то!» — хотелось мне ответить, но вышло по-другому.
— Катя, я его люблю! — призналась я ей вдруг. Или себе?
— А Сергей? — растерянно развела она руки.
— А Сергея — нет!
Она стояла и смотрела на меня с жалостью, но мне было все равно, я мысленно вычеркнула ее из списка подруг и вышла из кабинета.
Мне нужно было поговорить с Сергеем и получить деньги. Все. Здесь вы меня долго не увидите. Сбегу в «Атаку» и займусь любимым делом.
Сергей сидел в кабинете один и, по-видимому, ждал меня.
— У меня к вам разговор, — начал, едва я переступила порог. — Виктор Романов отказывается от проекта. Насколько я понял, «Атака» будет продаваться, так что наша работа им больше не нужна.
Вот это был удар так удар!
— Это невозможно! — воскликнула я. — Работа на завершающем этапе! Как же так?
— У них проблемы с деньгами, так что наше сотрудничество на этом прекращается. С рабочими он расплатится сам, вам деньги перечислят сегодня — завтра.
Я так и стояла перед ним, как школьница перед директором, и не знала, что сказать.
— Но это еще не все, — искоса посмотрел он на меня. — Поскольку проект закрыт, новых крупных заказов нет, а вся ваша работа распределена между нашими сотрудниками, я не считаю целесообразным наше с вами дальнейшее сотрудничество.