Возвращение из Трапезунда
Шрифт:
– Что с тобой? – спросила Лидочка.
– Ничего, я вспомнил.
– Может, тебе не надо купаться? – спросила Лидочка.
– Я сегодня уже плавал. Ничего не случится.
Но Лидочка была права: когда он вошел по колени в воду и волны, маленькие и ласковые, начали толкаться о ноги, ему стало страшно, что именно сейчас к берегу вынесет тела погибших.
И он не смог поплыть. Кое-как помывшись, он вышел из воды, уселся повыше на берегу и стал смотреть на Лидочку, которая деловито стирала, будто всю жизнь только этим и занималась.
– Если тебе неприятно
– Узел надо донести, – сказал Андрей.
– Не бойся, Андрюша, я донесу.
И только тут Андрей понял, что она разговаривает с ним так, словно между ними произошло нечто обыкновенное – не требующее изменения их отношений, не ведущее к обиде или расставанию, чего он так испугался.
В полумраке он видел лишь ее гибкий и быстрый силуэт, и образы погибшего корабля незаметно исчезли.
Они вернулись в гостиницу в полной темноте – узел с мокрым бельем оказался страшно тяжелым и неудобным, кусты хватали за плечи и узел. Андрей и Лида ломились к дому, словно стадо слонов, и с галереи на них смотрел уже знакомый батюшка, который причесывал перед сном свои бесконечные длинные волосы.
В комнате горела настольная керосиновая лампа под зеленым абажуром. Андрей стал рассказывать о раскопках и последнем путешествии «Измаила». Лидочка сказала, что не очень хорошо себя чувствует и хочет лечь. Андрей вышел на галерею. Он почти ожидал увидеть там батюшку, но вместо этого увидел, как по галерее, удаляясь от него, идут под руку супруги Авдеевы. В страхе, что они оглянутся, он прижался спиной к стене. Но они не оглянулись.
Андрей вернулся в комнату.
– Потуши лампу, – сказала Лидочка.
Андрей прошел к креслу и сел в него.
– Я немного почитаю, – сказал он.
– Конечно, спокойной ночи, – сказала Лидочка, истолковав его слова как нежелание приблизиться к ней. Она сама виновата, теперь надо терпеть. Сама виновата.
А Андрей просто робел – он понимал, что надо ложиться в кровать, и понимал, что он захочет повторить то счастье, что испытал вечером, но этого делать нельзя, чтобы снова не сделать больно Лидочке. Но как победить собственное тело?
Он просидел минут двадцать, ожидая, что Лидочка уснет. А Лидочка старалась дышать ровно, чтобы он не догадался, что она хочет заплакать.
Наконец Андрей подошел к кровати. Глаза Лидочки были закрыты. Может, лечь на полу?
– Я не буду тебе мешать, – сказала Лидочка тихо. – Ложись.
Он разделся и осторожно лег так, чтобы не касаться ее. Но старая кровать, тут же прогнувшись в середине, скатила его в центр, к Лидочке. Они оказались как на дне гамака.
– Прости, – сказал Андрей. – Это кровать.
Она не ответила, и тогда он осторожно и нежно поцеловал ее в щеку. Лидочка обернулась к нему и стала нежно-нежно, медленно-медленно целовать его брови, глаза, нос, губы… И, задыхаясь от нежности, он вошел в нее. Так они стали мужем и женой.
Уйдя подальше от оживленных улиц города на пустынный берег, Андрей с Лидочкой устроили большой совет. Сначала они гуляли по
Было еще утро, совсем не жарко.
В сущности, они оказались бездомными и бесприютными.
Что им оставалось?
Уехать в Ялту и скрываться там в лесу вместе с аскерами Ахмета – уже наступала осень, а дальше что делать? Ждать новой революции? Ведь когда бежали сюда, в семнадцатый год, то были убеждены, что к этому времени закончится война, что отыщутся настоящие убийцы отчима. Но ничего подобного не случилось. И даже попытки Ахмета и его друзей помочь Андрею в Ялте отыскать настоящих убийц ничего не дали.
Можно вернуться в Симферополь, хотя остается опасность, что появится Вревский. И что же делать в Симферополе? Торговать? Устроиться на службу? Нет, надо пробиться в Москву. Но она так далека и почти недостижима…
– Как жалко, что я не революционер, – сказал Андрей, любуясь профилем Лидочки и совсем не жалея, что он не революционер, а думая, что сегодня вечером он ляжет в постель с этой девушкой, она обернется к нему, прижмется всем телом и обнимет. От этой мысли Андрея обуяло такое немедленное и острое желание, что он потянулся к Лидочке, а та, уже научившись чувствовать его настроение, отстранилась и сказала лукаво:
– Нет, ты что! Ты же теперь на мне не женишься!
– Женюсь! – закричал Андрей.
– А я не соглашусь – вы не герой, господин студент.
– Это еще совершенно неизвестно, – сказал Андрей, – должен сказать, что, когда мы плавали в воде после гибели «Измаила», я помог Ивану спасти его чемодан.
– Нет, ты не герой, – повторила Лидочка убежденно, и слышать это было обидно, а возражать – невозможно.
– Значит, ты хочешь, чтобы я стал революционером? – спросил Андрей, стараясь остаться в пределах шутки.
– Только выбери себе что-нибудь умеренное.
– Умеренного не бывает. Чтобы стать героем, надо кинуть бомбу.
– Ни в коем случае! Мне нужен не герой.
С невысокого холма, на котором они сидели, берег был виден далеко – линия его, ровно отороченная полосой гальки, тянулась гигантским узким серпом до самого горизонта. Кое-где по берегу бродили маленькие человечки – они искали что-то среди водорослей, выкинутых на берег. В руках некоторых были палки и багры. Один из людей в закатанных по колени штанах вошел в воду и начал багром вытаскивать из воды какое-то бревно.
Андрей приподнялся. Он уже понял, что люди подтащили к берегу человеческое тело и начали его раздевать.
– Подожди, я должен…
– Ты куда?
– Там человек! Там человек – утонул.
– Не надо, – сказала Лидочка уверенно, – мне сегодня утром госпожа Ахвледиани сказала – со вчерашнего вечера местные жители ищут, что выкинуло с «Измаила».
– Это с «Измаила»?
– Я не хотела тебе говорить, тебе, наверное, неприятно.
Андрей все же поднялся и начал спускаться с холма. Он хотел увидеть лицо утопленника – он боялся и желал знать, кто это. Он же ничего не знает о судьбе Российского и Карася.