Возвращение из Трапезунда
Шрифт:
Андрей быстро сбежал с холма и направился к людям, что стаскивали с трупа одежду.
Один из них при виде Андрея обернулся к нему и угрожающе поднял багор.
– Давай отсюда! – крикнул он.
Это был местный турок, он был обнажен до пояса – грудь и плечи его были покрыты густыми черными волосами.
– Андрюша, пойдем отсюда, – сказала Лидочка и тут же добавила, уже обращаясь к турку: – Мы уйдем, мы сейчас.
– Пусти, – сказал Андрей, – я же там был.
– Он там был, – сказала Лидочка, как бы прося у турок прощения за назойливость Андрея.
Андрей остановился. Он смотрел на человека – тот был ему незнаком. Турок сел на корточки
– Ну чего ты добьешься? – говорила Лидочка. – Чего? Они же тебя убьют.
– Неужели некому охранять берег?
– Пошли, пошли в гостиницу.
Но Андрей сопротивлялся.
– Надо похоронить, – говорил он, – похоронить же надо!
Несмотря на Лидочкины возражения, он все же пошел к военному коменданту.
Пока они отыскали этот дом, стало совсем жарко. Самого коменданта не было – отбыл в Тифлис, но попался сочувствующий прапорщик в пенсне. Он тут же стал звонить в управление тыла и, когда там никто не отозвался, пообещал отыскать какого-то офицера, который ведал охраной побережья.
Когда они вернулись в пансион, Андрея начало трясти – наступила запоздалая реакция на вчерашние события. Лидочка даже хотела позвать врача, но Андрей умолил ее не спешить. Мадам Ахвледиани принесла настой, сделанный ею для господина Отара. Настой был горьковатый, пахнул мятой.
Андрей заснул и спал часа два. Разбудил его прапорщик из комендатуры. Оказывается, он включил Андрея в комиссию по погребению погибших на «Измаиле». По странному стечению обстоятельств, от городских обывателей туда оказался включен господин Отар Ахвледиани, а от пассажиров еще профессор Авдеев. Остальные были военными, и возглавлял их комиссар милиции. Со следующего дня Андрей с горячностью отдался этому делу. Он ощущал себя в долгу перед теми, кто погиб на «Измаиле». Авдеев же после первого заседания стал манкировать обязанностями. Он был подавлен событиями и более всего потерей прибыли, о чем доверительно сообщила Андрею Ольга Трифоновна.
– Надеюсь, Андрюша, даже на Страшном суде никто не узнает о том, что случилось в нашей каюте? – говорила она, тяжело вздымая массивную грудь.
Оказалось, что всего на борту «Измаила» в тот день было пятьсот сорок три человека. Хоть цифрам этим нельзя было верить, они давали приблизительное представление. Спаслось чуть более ста человек, из трехсот раненых в живых осталось не более дюжины. Андрей сначала думал, что всех остальных «Измаил» утянул в глубину, но оказалось, что это не так. В последующие дни море выбрасывало на берег все новые и новые тела. Тела привозили и моряки. Первые дни местные мародеры грабили и раздевали трупы и собирали по берегу вещи, выброшенные волнами. Но уже к вечеру второго дня, после визита Андрея в комендатуру, вдоль берега пошли солдатские патрули, и местные жители, огрызаясь и чувствуя себя лишенными веками освященной добычи, умерили дальнейшие походы к морю.
Труднее всего было собирать трупы и везти их в морг при госпитале городской больницы. Понятное дело, морг был переполнен, и уже на следующее утро главный врач приказал выкопать братскую могилу и неопознанных покойников предать земле. Возле морга толпились родственники – из тех, кто ждал транспорт в Батуме или успел приехать из близких мест. Так получилось, что команда «Измаила» была в большинстве своем вольнонаемная и набрана именно в Батуме.
У морга разыгрывались душераздирающие
Родители одного из кочегаров «Измаила» в тщетной надежде отыскать сына выходили многократно на берег и осматривали все тела. Вечером море разыгралось, и у них возникла надежда, что волнение выбросит их сына. Старики поспешили к морю, а в то же время туда пришли местные мародеры, движимые подобными же надеждами. Пошел дождь, поднялся сильный ветер, и с наступлением темноты солдаты, которые патрулировали берег, попрятались от непогоды. Так что, когда родители кочегара увидели группу турок, раздевающих раздувшееся, почти неузнаваемое тело их сына, никого, кроме них и мародеров, на берегу не было. Произошла драка, в которой родители кочегара были зверски убиты, но и убийцы немало пострадали – один из них скончался, потому что отец кочегара был вооружен.
Андрей был вызван туда и успел к берегу одним из первых. На всю жизнь он запомнил воющий из темноты ветер, несущий с моря мокрые брызги и запах соли, колеблющиеся фонари у самой воды, тела стариков, лежащие по обе стороны трупа их несчастного сына, и выше – отползший от воды мародер, даже в смерти сжимающий в клешне левой руки размокший ботинок кочегара. Выли и причитали родственники грабителя, окружившие его тело.
Все кончилось, рассуждал Андрей, возвращаясь в тот вечер под дождем в гостиницу. Теперь они мертвы все трое – сын, отец и мать (он знал уже, что кочегар был единственным ребенком у родителей), и некому печалиться и лить слезы – стало лучше, чем было вчера, когда на свете были живые люди, сердца которых разрывались от скорби по сыну, – теперь они уже ушли от земных забот и горестей. Значит, все хорошо кончилось. Ведь он, Андрей, теперь также никому уже не сможет принести горя – родных его более не существует. «Человек должен быть один. Зачем мы стремимся добровольно наложить на себя путы страданий? Может, я плохой христианин, если так рассуждаю? Или уже не христианин? Когда я в последний раз был в церкви?..»
Ветер стих, дождик моросил уныло, по-осеннему, и Андрей понял – Господи, наступает осень! Настоящая осень 1917 года – года революции, года великих потрясений. Завершится ли он мирно или последние месяцы чреваты новыми потрясениями? Сможет ли Временное правительство удержать страну над пропастью? Глупо, когда правительство само себя зовет временным. Отказывает себе в постоянстве, значит, вправе судить и рядить в нашей азиатской стране. Оно неразумно, как меньшевики, – согласившись на такое название, эти эсдеки подписали себе смертный приговор – какой же простой русский человек захочет следовать за маленькими, слабыми… временными. Все партии должны быть большими, и все правительства – постоянными!
За несколько дней Андрей осунулся, похудел. Пожалуй, он единственный в комиссии отнесся к своим обязанностям серьезно, хотя менее остальных был готов к этой работе, – его сотоварищи прожили день за днем три военных года, Андрей их пропустил.
В те дни с Андреем случился курьезный эпизод, которому он не придал тогда значения. Он возвращался из комендатуры поздно, устал, потому что весь день провел, мотаясь между моргом и берегом: в тот день была непогода и выбросило много тел – их надо было найти, охранить от мародеров и перевезти в морг, где они никому не были нужны.