Возвращение к себе

Огнева Вера Евгеньевна

Благополучно добравшись до дома, Роберт на пороге столкнулся с Тафларом.

–  Как все прошло?
– спросил араб вместо приветствия.

–  Что тебя так взволновало?

–  Я попросил одного хорошего человека, присмотреть за тобой в порту, но так… чтобы не бросалось в глаза. Он рассказал, что наши вчерашние гости держат на корабле вооруженный отряд. Там действительно воины?

–  Да какие воины? Сброд! Но отправляться в путешествие по морю в такой компании,

–  Роберта передернуло, - ни к чему.

–  Как тебе удалось отделаться от их… опеки?

Мне рассказали, что твоя охрана больше походила на конвой.

–  Попросил у ат Тахари провожатых. Людям Годфруа было не с руки скандалить.

Пошипели и уползли на свой галеас.

–  Если морской путь для тебя закрыт, остается дорога через перешеек. По пустыне доберешься до Аскалона, оттуда в Иерусалим - пyть не близкий и очень опасный. Я, конечно, пошлю с тобой отряд…

–  Есть другой вариант. В порту хитроумный Гвидо указал мне на норманнский шнек - такая круглобокая посудина. Не думаю, что они обрадуются нечаянному пассажиру, но золото открывает любые ворота. Так, кажется, пишется в одной из твоих книг?

–  Кроме ворот души.

–  Любой?

–  Я сказал: души, а не душонки.

–  На шнеке готовятся к отплытию. Пошли кого-нибудь договориться. Вот деньги - Роберт протянул Тафлару тяжелый кошель.

–  Ничего себе ссуда, - удивленно присвистнул тот, развязав шнурок.
– На это можно скупить половину восточных кварталов нашего любимого Аллахом города.

–  Это не ссуда. Долго рассказывать… Гвидо Солъеджи привез мне мои собственные деньги. Лерн постарался.

–  Друг, за которого выдавал себя наемник выставленный Селимом? Тот, который рассчитывал подучить благословение Аллаха за подлость?

–  Да.

–  Я тогда еще хотел спросить, почему он побежал, едва поняв, что ты - это ты?

–  Думаю, ему перед боем не назвали имя противника, просто предложили сразиться с пленным франком.

–  Иначе бы он вообще не вышел?

–  Нет, наверное.

Тафлар сначала нахмурился, а потом оглушительно расхохотался.

–  Что тебя так развеселило?

–  До конца дней буду благодарить судьбу, что она привела в мой дом воина, одно имя которого заставляет врагов удирать!

–  Зарезать тебя, что ли напоследок? Чтобы не потешался над скромным пленником…

Так они подшучивали друг над другом, понимая, что мгновения, отпущенные их дружбе в этом мире, тают. Истончается ниточка, протянутая от сердца к сердцу.

Еще один вздох, взмах крыла бабочки, удар сердца - и их дороги разойдутся навсегда.

Али отправили в порт договариваться с норманнами. Оставалось надеяться, что капитан хоть немного понимает по-арабски. Десятка франкских слов, почерпнутых юношей из общения с Робертом мальчику явно не хватит.

Тафлар отлучился ненадолго, а когда вернулся, следом за ним в сумрачный зал скользнула Фатима с большим хурджумом в руках.

–  Возьми, Рабан, - она протянула мешок франку.

–  Что это?

–  Одежда. Тафлар рассказал мне, какую одежду у вас носят. Я сшила. Если не понравится, отдай кому-нибудь, но не отвергай дара.

Лицо женщины было серьезно, как и лицо

стоявшего за ее плечом мужчины. Проглотив, вставший в горле комок, Роберт стал на одно колено, поймал пухлую смуглую руку красавицы и поднес к губам.

–  Благодарю, прекрасная госпожа.

Фатима смотрела сверху вниз потемневшими глазами, на дне которых плескались слезы.

–  Я буду носить эту одежду и вспоминать тебя, - Роберт прижал ладонь рабыни ко лбу.

–  Отпусти женщину, неверный!
– голос Тафлара звучал сдавлено, - иначе мне придется вызвать тебя на поединок, и весь город будет смеяться над моим позором.

Роберт поднялся с колен. Слова, вечно насмешничающего Тафлара, сняли напряженность, готовую вот-вот брызнуть женскими слезами и мужскими клятвами.

–  Фатима, скажи Джамалу, пусть принесет факел, - попросил араб.

По крутым ступеням они спустились в ту потаенную оружейную, куда Тафлар водил Роберта перед поединком. Свет факела выхватывал из тьмы то один, то другой предмет. Тусклой патиной зеленел скифский акинак, покоящийся рядом с черным римским гладиусом; дзюльфакар кривил блестящую голомень, как змея, уснувшая до поры; буздыхан выставил смертоносные ребра. Булава ощетинилась десятком стальных шипов. А рядом - ощеренные зубы дракона - кинжалы: гиксоский, арабский, иранский, ахменидский… Роберт переходил от одного стола к другому, изредка прикасаясь к драгоценным клинкам и не замечая хозяина, остановившегося у самого дальнего стола.

–  Рабан, иди сюда.

–  А? Да. Сейчас. Вот тут… Я еще в прошлый раз хотел спросить, что здесь делает женский шарф? Разве, какая красавица придушила им своего любовника, а ты, в насмешку над человеческими слабостями, поместил его к оружию.

–  Ты про румаль? Это и есть оружие.
– ?

–  В Индии существует каста, душителей. Они убивают путников на дорогах, набрасывая им румаль на шею. Так велит их богиня Кали.

–  А говорил, не бывает псеглавцев. Я такого убийцу в человеческом облике себе не представляю.

–  Хочешь, подарю?

–  Спаси Христос!

Роберт, наконец, оторвался от созерцания разложенных по столам сокровищ и двинулся к Тафлару. На высоких, покрытых пестрым шелком козлах, лежала бхелхета.

Уже за то, что Тафлар позволил ему попpoщаться с этим оружием, он будет благодарен ему до конца дней.

Благородный меч, оказавшись в руке, будто врос, впаялся в ладонь, стал продолжением руки. Но Роберт не стал его задерживать, положил на место, на прощание проведя пальцами по граненой голомени. Адьес!

–  Я еще тогда заметил, что этот меч тебе понравился, - голос Тафлара звучал подозрительно торжественно.
– Не обижай меня отказом, Рабан, прими его в дар, от спасенного тобой человека.

Аж, голова закружилась! Вот так просто? Забрать это звонкое чудо… Нет. Он не может.

–  Не отказывайся, Рабан, не омрачай нашей дружбы.

–  Мне нечего оставить тебе взамен. Деньги, как я понимаю, ты не возьмешь?

–  Ты уже оставил.

–  Что?

–  Часть твоей души навсегда останется с нами.