Возвращение к себе

Огнева Вера Евгеньевна

–  Может твои люди… того, тоже уснули?

–  Нет. Мертвее не бывает.

–  Тогда, почему моих только усыпили?

–  Откуда я знаю? Скорее всего, хотели взять живыми и продать.

–  А твоих, значит, насмерть?

–  Там с толпой колодников далеко не уйдешь. Кто-нибудь увидит, услышит… А убегать с живым товаром несподручно.

–  И после того ты три года у сарацин пробыл?

–  Четыре.

–  Долго…

–  Выкуп большой запросили.

–  Сколько?

–  Двадцать марок золотом.

–  Сколько?!

Ты что, король или принц, чтобы такие деньжищи за тебя выкладывать?

Постой, - сам себя остановил Хелег.
– Выходит, выкуп-то привезли. То-то я смотрю, сарацины тебя только что на руках на мой шнек не заносили. С такого товара и я бы пылинки сдувал, - простодушно добавил он в конце.

Смешно и горько. С точки зрения норманна, вся история выглядела только респектабельной сделкой.

–  Так кто ж ты есть?
– в голосе Хелега прорезались тревожно-стальные нотки.

С такого станется, связать пассажира и найти на него покупателя побогаче.

Роберт на всякий случай отодвинулся, освобождая место для маневра, случись таковой понадобится. А с другой стороны, убьет он Хелега и Орма и куда потом деваться с этой, танцующей по звездам, лохани?

Куда ни кинь, везде предательство, предательство… Свои в Святой земле предали, арабы просто продали за хорошие деньги, сейчас этот норманн прикидывает, что можно взять с франкского гуся. Мир - одно грязное торжище, помойка для благих намерений.

Наверное, лицо у него сильно изменилось, потому что Хелег, и сам откачнулся:

–  Эй, ты чего? Не хочешь говорить - не говори. Шут с тобой! Чего набычился?

–  Показалось.

–  Показалось!
– зло передразнил кормщик.
– Небось, думаешь, я тебя сейчас в мешок засажу и на базар: 'А кому франка за двадцать марок? Не простой франк - золотой!' - Точно? Не вынесешь?
– злая ирония прорвалась-таки.

–  Я теми, с кем рядом мечом махал, и кто моих людей от смерти спас, не торгую!
– Хелег рывком поднялся и, не обернувшись, ушел в сторону кормы.

–  Зря ты его обидел, - проговорил из темноты Орм.

–  Меня в последнее время столько раз предавали и продавали…

Лицо Тафлара проступило сквозь ехидно подмигивающие звезды: '…прощай Рабан'.

Я что в сволочь превращаюсь?

–  Передай Хелегу, - обернулся франк к Орму, - я прошу у него прощения.

Так-то! Долги надо отдавать, и силы душевные вкладывать туда, где зыбко и стыдно, и можно промолчать, лелея, уязвленное чувство справедливости. Мир меня обидел, и я его, мир то есть - сапогом в харю.

–  Стой. Не надо. Сам скажу.

Роберт нашел кормщика у руля. Тот сидел на высокой скамье, разглядывая черную плещущую ночь.

–  Прости, херсир. Я Роберт Робертин, бывший граф Парижский, дальний родственник франкского короля Филиппа.

–  Оп ля!
– Хелег аж подскочил.
– Так я ж про тебя слышал.

Тесен мир. Куда ни попади, все

тебя знают.

–  От кого?

–  От барона Больстадского.

–  Ты видел Хагена? Где он?

–  Так на острове, куда идем, на Кипре. Ждем, говорит, командира и побратима, и великого воина, и славного рыцаря. Ну, говорю, великан, небось? А он показывает себе по грудь. Росточка вот такого, но - человек!

И отлегло. И посветлело даже. Или зря собралась отворить новый день? И рыжий толстокожий детина, еще вчера, грозивший разорвать на части, оказался симпатичным вполне парнем. И, оказывается, его ждут. Его давно никто не ждал.

Стиснуло в груди.

Роберт отвернулся и побрел к своему плащу.

К, принадлежащему Византии, но облюбованному с некоторых пор крестоносцами, острову Кипр, шнек рыжего Хелега подходил в сумерках. Команда умаялась после целого дня работы. Далеко не все окончательно пришли в себя после пережитого приключения. То одного то другого вдруг начинало выворачивать. Шнек пропах кислой блевотиной. Люди теряли сознание, четверых трепала лихорадка. Из-за этого время, потребное для достижения острова, почти удвоилось. Но все имеет конец (все ли?). На краю синего-синего, украшенного пенными барашками моря, темной полоской проступила земля.

Их встретила тихая, безымянная бухта с безымянной деревней. С десяток хижин прилепились к подножью невысокого желто-серого холма. Над поселением колыхалась ветреная тишина. Только чайки орали над головами моряков, настороженно осматривавших берег.

–  Умерли они там все что ли?
– проворчал Хелег.
– Кьяли, Орм, Сидун, - на берег.

Узнайте в чем дело. Да осторожнее, вдруг там поветрие.

Разведчики на берегу не задержались. Оказалось: ни поветрия, ни другой напасти.

Селяне при виде корабля, который без малого полдня против ветра на веслах шел в их сторону, просто попрятались. Настойчивое желание чужаков посетить именно эту бухту, заставило местных, собрав пожитки, уйти в холмы. Туда же перегнали тощих коз, единственную местную скотину. В деревне остались только немощные старики.

Они-то и объяснялись с норманнами.

–  А, и - ладно, - Решил Хелег.
– Хоть под крышей поспим. Вода там есть?

–  Два колодца. Я проверил, воды на всех хватит.

Свою они выпили всю. Последняя порция пришлась на вчерашний вечер. Пожалуй, этому известию команда обрадовалась больше всего.

Расположились в двух ближних к морю хижинах, доели остатки припасов и вволю напились. Прокравшийся ранним утром в деревню, крестьянин был изловлен, но на допросе ничего нового не сказал. Его отпустили, чтобы передал своим - в деревне торговцы, убивать никого не собираются, наоборот, желают купить еду и узнать дорогу в Никосию.

–  Ты что, никогда здесь не был?
– удивился Роберт беспечности Хелега, приставшего в первой попавшейся бухте.