Возвращение на Подолье
Шрифт:
Его боялись. За нее никто не заступался. Она сходилась с ним десятки раз. Василий был мал, но и когда вырос, никогда больше не видел, чтобы так били женщину. Она выла и выла, а он колотил ее четырехгранной ножкой от стула куда придется. Иногда он хватал ее за “грудки” и, словно смертельного врага, бил желтым лбом в переносицу.
Иногда судьба милует даже манекенщиц. Неизвестно откуда в квартире появился дядя Володя. Двухметровый гигант схватил корейца за шею и как перышко бросил о стену. С тех пор корейца в доме матери Василий больше не видел.
Он подбросил
В купе становится душно. Он раздевается, открывает окно и ложится на чистую простынь. Сегодня он практически трезв. Ему очень хочется увидеть свой сон. Своим он его называет потому, что сколько себя помнит, он ему периодически снится. Упоение полетом приносит огромное наслаждение. Но в тюрьме, как правило, полету сопутствуют всевозможные препятствия. Например, когда он подлетал к водному пространству, толпа врагов палками доставала до его пят. Огромным усилием ему удавалось подняться на сантиметр и, почти касаясь воды, перелететь на другую сторону.
А вот огромная площадь до отказа заполненная людьми. В лучах солнца, счастливый он стоит посреди площади. Люди просят его показать свое “искусство”. Он взмывает высоко в небесную лазурь, затем стремительно, вниз головой, летит к земле. Огромное упоение захлестывает его грудь. Легкость ощущается в каждом члене тела. Не долетая до земли несколько метров, он переворачивается, и под крики ликующей толпы опускается на площадь.
Часть вторая. ФАЛЬШИВОМОНЕТЧИКИ
I. Граждане, у меня диета!
Казанский вокзал времен перестройки напоминал огромный вертеп. Играет духовой оркестр. Пьяные музыканты, сверкая красными носами, выдувают кабацкие мелодии. Потаскухи, алкоголики, бомжи водят пьяные хороводы. Слоняются толпы “шакалов”. Воры, бандиты и бродяги выискивают добычу. Иногда из толпы доносятся истерические крики. Очередной отщепенец доказывает маленькую правоту доблестным воинам ОМОНа.
Василий выходит из вагона и направляется в здание вокзала. И все же его свойство вовремя исчезать в условиях перестроечной Москвы претерпело изменения. Из битумной пелены вырастают два коренастых джина в знакомой униформе.
— Молодой человек, ваши документы.
Прописка у него хоть и липовая, но для этих сойдет. Но там, на дне спортивной сумки, лежал он…
— С Казахстана?.. Т-т-так…. А зачем в Москву? Травку не везешь?
“Господи! Да что же это за судьба? Если найдут парабеллум, учитывая старые заслуги, влепят не менее червонца.”
Тот, который упомянул о травке, внимательно вглядывался в его лицо рысьими глазами. Едва сдерживаясь, чтобы не броситься бежать, он ответил:
— Ребята, я на операцию желудка приехал… О какой травке разговор?
Слова звучали неубедительно. Пересохший язык отказывался повиноваться.
Позже, вспоминая тот случай, он еще и еще раз убеждался, что на помощь ему пришел Всевышний.
— О-о-о,
Длинноухая собака, преданно поглядывая на хозяина, обнюхала его сумку и, виляя хвостом, отошла в сторону.
Видимо, Казахстан у них ассоциировался только с наркотиками.
— Ну, ладно, парень, будь свободен. Сам понимаешь, перестройка.
Они скрылись в толпе.
Объездив несколько гостиниц, для него все пути сошлись на Окружной. На станции метро “Окружная” находится три гостиницы для приезжего быдла. Впрочем, после Олимпиады номера хорошо отреставрировали. “Заря”, “Алтай” — сиди дома, не гуляй” — напевает он названия гостиниц, упуская одну.
Наконец милость администратора оказана. Василий занимает вполне приличный одноместный номер.
Деньги жгут карман, а кровь — тело. Мягкая постель и голубая ванная — все вместе возбуждает желание. Он выходит на улицу, ловит такси.
— Шеф, я приехал с Севера, посоветуй солидный кабак.
Таксист улыбается.
— Твой текст устарел. На северах раньше зарабатывали, а теперь — разве что доски на гроб.
— Не везде, шеф, не везде, — хлопает он его по плечу. — Еще есть золотые места.
Машина мчится. В груди хорошо, а в голове — страх вперемешку с пустотой. Это предвестник начинающейся деградации. “Еще одна отсидка — и конец! Н-н-нет, лучше пулю в лоб,” — уже вслух говорит он, и ловит на себе удивленный взгляд таксиста. Машина остановилась.
— Мы на Тверской. Есть тут один старый кабак, называется “Центральный”.
У входа нетерпеливая толпа. Халдей за дверью выпучивает глаза, делает серьезную мину. Василий улыбается. “Ну, эти и этот меня не остановят… В зоне возле раздачи жратвы я видел и не такое”.
— Граждане, у меня диета, — он расталкивает недоуменную толпу.
— Какая диета? Здесь не диетическая столовая!
Он уверенно стучит в дверь и блатным жестом подзывает швейцара. Вилка из оттопыренных указательного и мизинца тому хорошо знакома. Он в одинаковой мере боится как дипломатов, так и блатных. Дипломат может помочь в увольнении с работы, блатной попросту изобьет.
Кабак действительно уютный. Вычурные узоры на стенах покрыты золотом, хорошая акустика. Голос певца, музыка не режут слух. Атмосфера что надо.
Словно коммивояжер, он заказывает много и требует сразу. Официант приносит фирменное блюдо — блины с икрой. Ассорти тоже радует глаз свежестью зелени, яркостью маслин. Запотевший графин с водкой просится в руки. От такого стола любой зэк в Карлаге потеряет сознание.
Вокруг кипит веселье. Вышколенные молодые парни новой формации развлекают толстых потных блондинок. У большинства женщин золотые оскалы. Пальцы закованы в желтый бетон золота. Кто они? Безусловно, коммерческие директора, главбухи, продавцы из Сыктывкара, Читы, Оренбурга. А рядом обыкновенные московские альфонсы. Через час второй они поведут пышногрудых хрюшек трахать в валютные номера.