Возвращение скипетра
Шрифт:
"Так, так", - пробормотал Ланиус себе под нос. Грас никогда не был человеком, способным проявлять жалость к себе, и сейчас он проявил даже меньше, чем ожидал король. Ланиус удовлетворил бы его прошение без малейших колебаний… если бы он не был в самом сильном монастыре в Лабиринте. Сейчас он казался довольным монашеством, но как кто-то мог предположить, останется ли он таким?
И Орталис претендовал на трон — удерживал его, пусть недолго и не очень хорошо. И Петросус был отцом принцессы, которая недолго была королевой (а теперь стала монахиней),
Для того, чтобы мы здесь поладили, потребовалось бы чудо. Ланиус вздохнул, когда перечитал это снова. Не то чтобы он в это не верил. Напротив — это казалось слишком вероятным. Орталис никогда не ладил со своим отцом. У Петросуса не было причин для этого.
"Чудо", - повторил Ланиус. Медленная улыбка расплылась по его лицу. Он не знал, есть ли у него под рукой чудо. С другой стороны, он тоже не знал, что у него его нет, и это было больше, чем могло сказать большинство мужчин.
Стражники перед Скипетром Милосердия вытянулись по стойке смирно, когда подошел Ланиус. "Ваше величество!" - хором воскликнули они.
"Таким, каким ты был", - сказал король, и гвардейцы расслабились. Ланиус поднял Скипетр. Возможность забрать его воодушевила его; как написал король Катартес за столетия до того, как он был украден, он не позволит использовать себя ни для чего неправедного.
Ланиус тщательно обдумал, как добиться от Скипетра того, чего он хотел. Если бы он хотел заставить Граса, Орталиса и Петросуса внезапно полюбить друг друга, он был уверен, что его желание осталось бы неисполненным. Была такая вещь, как просить — и требую — слишком многого.
До сих пор он использовал Скипетр Милосердия для вещей, которые, очевидно, помогли бы Аворнису в целом. Главный из них стремился собрать больше урожая на землях, которые Ментеше разорили во время своего вторжения до смерти принца Улаша. Даже с такой помощью, он опасался, что южным провинциям еще долго придется восстанавливаться.
Это… Это было что-то другое. Использовал он Скипетр Милосердия или нет, Аворнис так или иначе не изменился бы. Мало кто за пределами монастыря имел бы хоть малейшее представление о том, что он сделал. Это почти показалось ему задачей, слишком мелкой и тривиальной, чтобы, так сказать, довести ее до сведения Скипетра.
Но были и маленькие милости, и большие. Если Грасу, Орталису и Петросусу пришлось жить вместе — а они жили — разве они не могли жить вместе, не натирая друг друга до крови каждый день своего вынужденного сожительства? Казалось, я не прошу слишком многого. Грас особенно заслуживал тишины и покоя, если это было то, что он нашел в монастыре.
Ланиус направил Скипетр в общем направлении Лабиринта. Он не был уверен, что это помогло, но он не видел, как это могло навредить. Он формировал идею, лежащую в основе того, чего он хотел, до тех пор, пока она не стала ясной в его уме. Затем он послал ее вперед, через свою волю,
Он почувствовал, как сила струится через Скипетр Милосердия, когда он использовал его, чтобы сделать все возможное для южных пахотных земель. Сейчас он почувствовал это снова, но не в такой степени. Это заставило его улыбнуться самому себе. Даже он не верил, что это было так важно, как все, что он делал со Скипетром раньше. Тем не менее, это не означало, что это не стоило делать.
"Что вы сделали, ваше величество?" - спросил один из гвардейцев, когда Ланиус положил Скипетр Милосердия обратно на бархатную подушку.
Он снова улыбнулся, немного застенчиво. "Я не совсем уверен. Надеюсь, что узнаю через некоторое время". Охранник улыбнулся в ответ, думая, что пошутил. Улыбка медленно исчезла, когда мужчина понял, что Ланиус имел в виду именно это.
Поскольку Грас всегда имел привычку вставать рано, призыв к молитве на рассвете не вызвал у него особых затруднений. Даже вернувшись во дворец, он все равно скоро встал бы. Он закатил глаза. Из Лабиринта дворец казался дальше, чем Йозгат из города Аворнис.
Он добрался до Йозгата. Он не думал, что вернется во дворец. Что все еще удивляло его, так это то, насколько мало это, казалось, имело значения. Он выскользнул из кровати, подпоясал рясу и присоединился к потоку монахов, бредущих по коридору к часовне.
Когда он шел через двор, небо на востоке было светлым, но солнце еще не взошло. Ночная прохлада все еще сохранялась, хотя и ненадолго. День обещал быть теплым и душным. Воздух был полон влажного, в основном застоявшегося запаха, который пропитал Лабиринт. Над головой с визгом пролетела сойка.
В своих одеяниях монахи часто казались взаимозаменяемыми. Грас не замечал, что идет всего в нескольких футах от Петросуса, пока не проделал это некоторое время. Бывший министр финансов тоже видел его, но ничего не сказал. Грас тоже.
Могло быть и хуже, подумал он, входя в часовню. Вместе с остальными монахами он вознес первые за день гимны королю Олору и королеве Келее и другим богам на небесах. Он пел с большей совестью, чем до того, как Скипетр Милосердия вернулся в город Аворнис. Боги, вероятно, не обращали особого внимания на то, что происходило здесь, в материальном мире, но иногда они обращали, и это имело значение. Он не был уверен, что это так. Теперь он верил в это.
Когда служба закончилась, монахи гурьбой направились в трапезную на завтрак. Грас взял миску ячменной каши и кружку эля у одного из официантов, затем сел за скамью и стол, точно такие же, как все остальные скамьи и столы в большом зале. Опять же, он был не так далеко от Петросуса, как ему хотелось бы. Другой человек оставил его в покое. Это его вполне устраивало.
После завтрака Грас сам отправился на кухню мыть посуду. Это занимало его большую часть утра. Старший повар подошел понаблюдать за ним. "Ты уверен, что не возражаешь против работы, не так ли?" Сказал Неофрон.