Возвращение
Шрифт:
А Любаве что скажешь?
Род прервался? Кто ж тебе мешал-то, дурища? Давно б женила брата, не ослушался б.
– Когда незаконное дите у него найдется, о котором точно известно - разрешу ему род продолжить. Прикажу взять, воспитать - не прервется род твой, государыня.
Любава кое-как на колени встала, взяла руку Бориса, губами коснулась. Впервые, за столько лет...
– Яви милость, государь. Сама расспрошу, как найду, тебе скажу.
– И заказчика поищем. Не оставлю я это дело. Может, не в один
– Благодарю, государь.
Сейчас Любава не лгала. Перед лицом смерти все забылось. Куда и неприязнь к пасынку делась?
Найдет он татя, точно найдет!
Любава ТАК хотела в это верить... она просто - верила.
– Патриарха прикажу позвать, пусть сделает все, как дОлжно...
– Я уже тут, государь.
Многое о Макарии сказать можно бы. И въедлив, и фанатичен, и сварлив без меры...
Но долг свой он четко знал. К царице подошел, встать помог, обнял ее...
– Не плачь, чадо, душа его нынче у Престола Господня...
Любава зарыдала уже на плече патриарха, а Борис решил, что сие не отступление, а военный маневр. И ретировался.
Поговорить, правда, с Истерманом. Вот кто может знать больше о Даниле.
***
Боярин Заболоцкий к обеду только-только глаза продрал. Тяжелая ночь выдалась.
Это Устинья сделала самое умное, что могла - пошла, да и спать легла. А вот боярину солоно пришлось.
Сначала лекарь Михайле рану зашил. Потом перевозить его запретил, рану тревожить, хотя бы дня три. Пришлось его на боярском подворье устраивать, а к царевичу - а кого тут отправишь? Чай, царевич, не абы кто.
Пришлось заботы о раненом боярыне поручить, а самому ехать.
Царевич тоже дома не сидел нашелся на лембергской улице, у Истермана в гостях. Ему боярин все и рассказал. Упал в ноги, кланялся, благодарил.
Когда б не Михайла - погорели бы.
Точно.
Фёдор как услышал - трость сломал. Тяжелую, черного дерева... просто руками - и хрясь! Только щепки в разные стороны полетели. Боярин аж шарахнулся, но Руди его перехватил, успокоил. Понятно же, не на боярина гневаются, на татей.
Потом посланцы царевича отправились на двор к боярину.
Одного татя сволокли в мертвецкую, второго отдали в пыточный приказ. Понятно, пользы с них мало будет, ну а вдруг? Это ж не просто так поджигать шли, это точно на Устинью целили. Из-за царевича...
А это уже дело государево. Можно 'Слово и дело' кричать.
Заодно и царевич на подворье заехал к боярину. Приказал не чиниться, сразу к Михайле прошел... тот, бедняга, с лавки встать хотел, так Фёдор его мигом обратно уложил, придавил, благодарил за смекалку и за помощь.
Перстнем с руки пожаловал, а там, может, и еще чего будет.
Боярин тоже дураком не был, видел, как Аксинья на красавца поглядывает.
Ну так посмотрим... все ж Ижорский, не
Подумаем...
Царевич уехал - сынок домой пожаловал.
Служба, понятно, а все ж пораньше бы его... а то приехал - на готовенькое. Боярин махнул рукой, спихнул все на сына - и тоже спать пошел.
Подождут все дела до утра. А лучше - до обеда. Ему уж не семнадцать - резвым козликом скакать...
Справедливости ради, выспаться боярину дали. И обед для него сразу накрыли, и его любимые пироги с вязигой приготовили.
А как наелся боярин, как успокоился, так и явились к нему деточки.
Устя и Илюшка.
– Батюшка, позволишь слово молвить?
Боярин на сына посмотрел, живот погладил.
Гневаться неохота. Хорошо пироги легли.
– Говори, сынок.
***
– Батюшка, - Илья смотрел почти отчаянно.
– Знаю я про Марью Апухтину. И про дочку ее тоже знаю. Устя сказала.
Боярин брови насупил.
Знает он. И что теперь - ругаться будет? Потребует на ком другом жениться? Так-то может... всякое бывает, хоть и редко. Ох и выдерет он дочку за косу! Поделом будет! Полезла, дурища... волос долог, ум короток!
– Батюшка, а когда я Машкину дочь в семью приму, не сможем мы у боярина Апухтина еще чего потребовать?
– Хм?
Тут уж мысли у Алексея Заболоцкого резвыми конями вдаль помчались.
Да попросить-то можно, там еще мельничка доходная, но...
– А с чего ты так решил, Илюша?
– Почему нет, батюшка? Устя к Машке ездила, она и сказала, что тоскует девка, из-за ребеночка слезы льет. Ну так... я и не против, пусть будет. Значит, и плодовитая, и рожать может, и наших детей любить будет. И мне обязана будет. Мы ж скажем, что это я с ней... тогда. Встретились, случилось, да я и не знал, а как она призналась, так и поженились. Девка - это ж не парень, ей не наследовать... авось, и не объест. Подрастет - замуж выдадим за кого семье полезного... Апухтины, всяко, нам должны будут. Никола Апухтин внучку-то никуда не денет, а боярыня Татьяна крепко злится. Ей чужие языки поперек горла, а так и рты заткнем, и нам лучше...
– Ишь ты, мудрый какой.
– Так ты, батюшка, тому и учил. Чтобы все в семью, чтобы род крепить.
Алексей задумался.
Почему нет-то? Умная мысль сыну в голову пришла. Сам додумался - или подсказал кто? Посмотрел на Устинью.
– А ты чего?
– А я тоже за Машку просить, батюшка. Очень уж она вчера убивалась. Родная же кровиночка...
Понятное дело - баба. Вечно у них какие-то жалости да слезности. Боярин и махнул рукой.
– Ладно. Поговорю я с Апухтиным... когда согласится он - пусть девчонку привозят.