Возвращение
Шрифт:
Михайла только руками развел.
– Уж прости, боярин, я человек подневольный. Приказал царевич за подворьем приглядывать, я и ходил тут, поодаль.
– Приглядывать? Зачем?
– Так боярышня Устинья люба ему. Вот и знать желает... нет, боярин, не о том. Царевич знает, что она в строгости росла, что дурного не будет. Так ведь и другое надобно. Что ей любо, куда она ходит, какой подарок подарить... сложно с ними, с бабами-то. Не угодишь никак.
Боярин смягчился.
Дело молодое, то понятно. Аж молодость
Царевичу не к лицу под чужими заборами околачиваться, а вот доверенного кого послать - можно.
– И то верно. Мало подарок подарить, надобно знать, что к душе придется.
Михайла кивнул.
– Вот и гулял я. Уж прости, боярин, давно я ту дыру приметил... ну и проходил иногда мимо.
Боярин хмыкнул, но уточнять не стал. И так понятно, мог парень и с кем из холопок сойтись, дело молодое. И про Устинью узнать чего, и так оно... полезно.
У двери поскреблись.
– Батюшка, дозволишь?
Аксинья и Дарёна. Воду принесли, короб с лекарствами, тряпицы - проходите, коли так. Боярыне вроде как и не по чину, а вот кому из боярышень - в самый раз. И внимание оказано, и в меру.
– Проходите, помогайте, - отмахнулся боярин. И к Михайле повернулся.
– А дальше что?
– А дальше гляжу - идут эти двое, у дыры остановились, и один у второго трут спрашивает. Понятно же, не для хорошего дела. Я за ними в дыру, да и напал.
– Ох...
Боярин на Аксинью посмотрел зло, потом рукой махнул. Баба же!
– Ты, Ксюха, не отвлекайся. Таз держи. Дарёна, что там с раной?
– Не страшно. Мышцы рассекло, болеть будет, шить надобно. Крови парень потерял много, - Дарёна и не такого насмотрелась, в ранах тоже понимала.
– А жить будет. Шрам, вот, останется...
– Лекарь сейчас уж будет, - посулил боярин.
– Пока так промойте, да примочку какую положите. Все легче будет. И одежду спасителю нашему поищите, Дарья, ты знаешь...
Нянюшка кивнула.
И поищет, и принесет.
– Хорошо, боярин.
– Дальше-то что было, Михайла?
– Дальше одного я сразу положил, а второй бы меня там и оставил, когда б не вы. Благодарствую, боярин, за помощь.
– Ты что, парень! Это я тебе благодарен! Кто другой мимо бы прошел...
– С меня бы потом царевич шкуру снял.
– И царевичу моя благодарность. Когда б не он, все мы тут погибли бы...
Преувеличивал, конечно, боярин. Ну да ладно, ему можно.
– Боярин, отписать бы царевичу, чтобы дело не замяли?
Боярин только вздохнул.
– Отпишу я сейчас.
– Он сегодня у Истермана быть должен, может, туда гонца послать?
– Пошлю, Михайла. Ты лежи, лежи... не было б хуже...
А там и наново
***
Устя у себя в светелке ко сну готовилась. Уж помолилась, когда батюшка зашел.
– Дочь, ты мне нужна срочно.
– Что случилось, батюшка?
Устя зевнула невольно, рот перекрестила...
– Царевичу письмо отписать надобно. О случившемся. Сможешь? На лембергском, чтобы лишний никто не понял?
– Смогу конечно, батюшка, - Устя на рубаху сарафан набросила, за боярином пошла.
Письмо?
Не служба то, а службишка. На бумаге начертать, для батюшки перевести.
Государь мой, царевич Федор, холоп твой Алексейка Заболоцкий челом бьет, кланяться изволит.
Конечно, такого Устя не писала. На родном языке стоило бы. А на лембергском - проще все. Куцый он язык, рваный, собачий.
Царевичу Федору Иоанновичу.
Государь, этой ночью мой дом пытались поджечь двое разбойников.
Твой слуга Михайла убил одного и пленил второго. Прошу, не оставь это дело милостью своей.
У нас в порядке все.
Боярин Заболоцкий.
На лембергском указания писать хорошо. Больше ни для чего тот язык не пригоден.
***
Устя отправилась спать. И знать не знала, какой переполох в столице поднимется.
Не знала она, что Федор отправит Истермана в Разбойный приказ, сам бы поехал, да пьян уж так, что на ногах едва держался. Что всю ночь Истерман там и проведет, наблюдая за допросом татя.
Что Федор к ней хотел поехать, да отговорили друзья - куда пьяным таким? Все хорошо с боярышней? Вот и не позорь девку, завтра поедешь, как дОлжно.
Не знала, что столица считай, с двух сторон вскипит.
Царь, которому про боярина Данилу доложили, свое требовать будет, Федор - свое.
Она просто спала. И снился ей любимый человек. Веселый, смеющийся, радостный.
Уже счастье.
Оно и такое, оказывается, бывает. Знать, что жив, что здоров, что жизни радуется - неуж что-то еще надобно? Не гневи Живу-Матушку, Устя!
Даже не нужна ты ему будешь - уже и того довольно будет, что жив и счастлив он. Остальное-то и мелочи.
Глава 14
Из ненаписанного дневника царицы Устиньи Алексеевны Заболоцкой.
Не было ранее такого. Точно не было.
Ни моего разговора с Марией, ни попытки поджога.
В той, прожитой, жизни, на Илье остался черный аркан. Машка умерла, маленькая Варенька осталась без матери, и навряд ли ей сладко было у бабки с дедом. А потом и брат мой погиб.