Возвращение
Шрифт:
А ежели...
Самое страшное - это что?
Это когда твой враг твоих детей воспитает.
Потому государь Сокол и завет потомкам оставил. Иноземцев к детям не подпускать. И детей в чужие земли не возить.
Ребенок на яркое да красочное приманчив, не объяснишь ему, что в красивую бумажку можно и козий катышек завернуть. А ведь и в рот потянет.
А потом вырастет, да и привыкнет на все родное через губу презрительно фыркать. И враг тебя победит. Даже без оружия.
Так что Родаль поступил
– В царских палатах я не ходок. Даже если доберусь туда, найдется, кому меня остановить.
– А туда и не надобно. Тебе, Гневушка, не надобно. Я ведь все тебе сказала, когда прошлый раз пришла. Не своим умом я додумалась. Правнучка мне подсказала.
– Правнучка твоя умница.
Расправила Агафья плечи. А приятно все ж...
– Устяша. Не по прямой линии, но моя кровь в ней есть. Как приехала я в Ладогу, так и увидела: во внучке кровь проснулась, да как запела! Со мной такого отродясь не бывало, а Устя - камень драгоценный. Ту науку, которую я кровью и пОтом брала, она за считанные дни превзошла и усвоила.
– Ты уж говори, Агафья, да не заговаривайся.
– Бывает такое, Гневушка, сам знаешь. Когда чем-то человека переламывает - и вспыхивает он. И горит.
– Думаешь? Что ж у твоей внучки такого случилось?
– Про то она молчит. Сказала раз, что ей очень больно было, что обидели ее, смертельно - и замолчала. Сказала, что лгать не хочет, а поведать о том не может.
– Ну, коли так...
– Она мне и сказала, что неладное творится. А ты проверять начал, и увидели.
– Век бы такого не видеть. А разбираться надобно.
– Устя и в палаты государевы попасть может. Царевич к ней неровно дышит, надо ехать мне, да с ней разговаривать.
– Надо, Агафьюшка. По зиме поедешь, как снега лягут, как саночки побегут во все стороны, кажется мне, что так верно.
Агафья только хмыкнула.
Отродясь волхву ничего не казалось, он же не бабка-угадка.
– Ты что-то еще разузнать хочешь?
– Хочу. Есть у них свои люди, так ведь и мы не лыком шиты. И у меня есть, кого спросить. Авось, и подскажут что...
– До зимы? Никак раньше не получится?
– Может, и получится, да все одно ко мне вести придут. О другом подумай. Как окажешься ты в столице, да полезешь куда не надобно... что я - тебя не знаю? Полезешь, еще как. И тебя приговорить могут, и внучку твою - думаешь, долго стилетом ткнуть? Много ли вам обеим надобно? Колдовством черным тебя не взять, а супротив десятка мужиков с дубинами ты беззащитна, как и обычная крестьянка.
И с этим Агафья спорить не стала.
Может, Устя и смогла бы десяток человек обморочить, а ей уж не совладать. Силы не те.
Только вот...
– А Устинья как же там без меня будет?
– Как и до того. Не думаю,
Агафья вздохнула, но куда деваться?
Ежели волхв что-то такое говорит, его тоже послушать надо. Она и сама не из последних будет, но... сам про себя не почуешь. Побудет она в гостях у Велигнева, подождет. Авось, и правда, ничего с внучкой не случится. Хотя и неладно на душе...
Вот и думай, как лучше сделать?
Ох, тяжко...
***
Илья дернулся, подскочил на кровати.
Ох, тяжко.
Не первый раз к нему тот кошмар приходит, не второй. А все одно - тяжко.
Вроде в имение приехал, легче было, а вот, в столице, наново все началось.
Словно лежит он в кровати, а вокруг него змея обвилась, громадная, черная, и душит, душит, бьется Илья в тугих кольцах, а разорвать их не может, кричит, да наружу звука не выходит, а потом наклоняется над ним гадина, чтобы горло вырвать - и самое страшное, что видит он, от чего просыпается.
Человеческие у нее глаза.
Человеческие глаза на змеиной морде.
В этот миг Илья и просыпается от ужаса.
Он знает.
Однажды змея возьмет свое.
А он? Что будет с ним?
Наверное, он умрет. Ох, мамочка, страшно-то как, тошно... помолиться, что ли?
Илья поднялся, и как был, в рубахе тонкой, в крестовую отправился. Авось, и полегче будет? Опустился на колени, вдохнул запах воска, ладана...
– Отче наш...
***
– Что случилось, Настасья?
Устя оглядывалась по сторонам.
– Холодает. К утру, поди, и снег выпадет, - Настя смотрела в сторону.
– Ты меня сюда про снег поговорить позвала?
– Нет, боярышня. Кровь я продала.
Устя только головой помотала.
– Кровь? Не понимаю.
– А ты послушай. Послала меня боярыня недавно на базар. Я корзину схватила, да и бегом. Боярыня ждать не любит. А на базаре подходит ко мне баба, ладная да гладкая такая, и навроде как не из наших, иноземка она. Рыжая, фигуристая, вся при всем, в возрасте правда уж... Ты ли, спрашивает, Настасья, холопка у боярина Заболоцкого?
– Так.
– Я, отвечаю, мол я. А тебе чего надобно, милсударыня? А она мне и говорит: знает она и про беду мою, и про то, что боярин меня в деревню отослать решил. Да ведь и там люди живут. А с коровой, да со своим домом и еще лучше. Так не хочу ли я десять рублей заработать?
– Ты не отказалась.
– Конечно, боярышня. Такие деньжищи! Почитай, никогда в руках столько не держала!*
*- 1 рубль = 8 овец. Так что деньги сулили приличные. Прим. авт.
– Так что она попросила?