Вперед в прошлое 9
Шрифт:
Верочка снова посмотрела на меня. Она сообразительная, догадалась, кто организовал сбор денег ей на квартиру, а может, кто-то проболтался.
— Молодец, Люба. — Учительница похлопала Любке. — Очень хорошо, ты правильно все поняла. Безусловно, «пять».
Другой получил бы «четверку» за такой ответ, но Верочка понимала, что Люба прыгнула выше головы, и ее необходимо поощрить, чтобы не отбить тягу к подвигам.
Желткова заняла свое место, гордо вскинув подбородок. Это ее первая «пятерка» за все время учебы. Математику она
Заячковская ткнула Любку ручкой в спину, а когда та повернулась, чтобы возмутиться, показала «класс».
Так, миссия «Верни Веру» выполнена. Вечером присмотрюсь к будущему отчиму, поговорю с ним и выясню, что он за гусь, можно ли иметь с ним дело и доверить ему маму. А пока — перекус в столовой, обед там же и — на базу, чтобы у мамы и Алексеича под ногами не путаться, после подготовки к урокам — тренировка.
Как я и думал, Боря тоже не захотел после школы идти домой и весь день был со мной на базе. Даже сейчас, устав после тренировки, еле плелся домой и словно пытался оттянуть время.
— Игорь классно дерется, — говорил он. — Почти как ты. Но ты ногами работаешь, и борьба есть, а он чисто боксер, но крутой!
Я попытался переключить его на позитивный лад:
— Днюху как думаешь отмечать? И главное когда? В пятницу, как и выпадает?
— Блин, неделя осталась. Во я старик! Четырнадцать стукнет. На базе думаю.
Боря должен был родиться в начале января, он был любопытным и появился на свет раньше срока, 17 декабря, мы даже в один класс могли бы попасть, если бы его отправили в школу в шесть лет.
— Кого пригласишь?
— Всех наших. Ну, «Бойцовский клуб».
— Мишку очкастого? — поинтересовался я. — Кого-то из класса?
— Мишка лошара. Говорю, давай с нами тренироваться, будешь гопников бить. Он ни в какую, тяжело, видите ли, ему. Из класса… Не. Они лишними будут. Принесу в школу торт, пусть жрут.
Помолчав немного, он сказал:
— А вообще круто! В первый раз у меня на дне варенья будет столько народу! Всю жизнь о таком мечтал, но, сам понимаешь: ты, Наташка, Мишка… Хочу фотик, так что дарите деньги! Буду на него копить.
— Договорились.
Уже давно стемнело, и пустырь с платаном мы прошли с фонариком. Но и дальше было черным-черно. Когда свернули на дорогу, ведущую к нашему дому, Боря завертел головой и спросил:
— Оба-на, че, опять свет на районе выключили? Глянь, как темно.
И правда, огоньки в окнах чуть теплились, фонари на улице не горели ни у кого, и царила предгрозовая тишина, лишь вдалеке шелестели шины автомобилей, то ближе, то дальше заливались лаем собаки да
Наш дом высился черной махиной и сливался со склоном горы.
С фонариком мы вошли в подъезд и услышали бабушкин хриплый командирский голос. Донесся заливистый Наташкин смех.
— Постарайся не лезть в бутылку, — попросил я Бориса. — Мы из этой квартиры уедем скоро, а маме нельзя оставаться одной.
— Угу, постараюсь, — буркнул Боря, остановился на лестничной клетке и выдал: — Тебе-то ладно, можно поступать в техникум и съезжать в общагу, а мне еще два с половиной года тут ютиться. Так без отца хорошо стало, и вот на тебе!
— До лета потерпишь? — спросил я.
— А что летом? На улице жить, комаров кормить?
— Увидишь. Идем.
Стол снова перенесли в зал, иначе бы мы все не поместились, свечи давали теплый свет, создавая романтическую обстановку. Пахло жареным мясом и спиртовыми парами. Во главе стола — бабушка, напротив запеченной в духовке утки, поблескивающей золотистой, пропитанной жиром корочкой. По одну сторону от нее, касаясь друг друга плечами, сидели мама и Алексеич, по другую, на моей кровати — Наташка. В бокалах угадывалось красное вино, бабушка себе не изменяла и пила настойку.
Увидев нас, будущий отчим встал, пожал нам с Борисом руки, как взрослым. Бабушка разулыбалась, обняла Бориса, вернулась на место.
— Мойте руки — и прошу к столу, — засуетилась сияющая мама, в свете свечей она казалась совсем молоденькой, почти девочкой.
Мы по очереди наведались в ванну, уселись за стол и напали на еду.
— И что тот мужик-пчеловод? — спросила у Алексеича мама, подперев щеку ладонью.
— Съел! Три литра меда, представляете? — прожевав, ответил он объяснил нам с Борей: — Пчеловод на спор!
— И что, не умер? — искренне удивилась мама. — Это ж аллергия и по… расстройство кишечное.
Алексеич помотал головой.
— Не! Но мед стал у него течь через пупок.
Наташка засмеялась. Бабушка нахмурилась. Моя рука потянулась к лицу, но я остановил ее. Несите бред, несите в пакетах! Боря не удержался и спросил:
— Вы это видели? Мёд в пупке?
Алекеич выпучил глаза и закивал.
— А точно это был пупок? — съязвил брат, я пихнул его ногой под столом, и он смолк.
Я покосился на маму: она слушала, развесив уши. Бабушка отнеслась к байке скептически. Потом последовал рассказ о том, как там «на Полтави», который перетек в хвастовство старшей дочерью, которая на спор поступила на токаря, и теперь она — единственная девушка в группе. Старшая, как я понял, ровесница Наташки, младшая — Борина, и учится в восьмом классе. У Алексеича двое детей, то ли от первого, то ли от второго брака.
Час мы сидели за столом и ели, а Алексеич говорил, говорил, говорил — нескладно и неинтересно, почти как Любка. Мама заглядывала ему в рот, бабушка и Наташка заскучали.