Враги друг друга не предают

Титова Светлана

Эльф щелкнул пальцами, и плотные кусты орешника уже успевшие обзавестись молодой зеленью раздвинулись, являя еще одного остроухого, недовольно скривившегося, что был так легко обнаружен.

— Именно, мой Повелитель, — низко поклонился блондин Грувор, касаясь концом косы своих сапог. — Я ваш советник. Я был им еще при вашем дедушке. Могу я высказаться?

— Говори, Грувор. К тебе единственному я прислушиваюсь, ведь ты единственный из сановитых подпевал деда, кто благоволил к бастарду принцессы. Я помню добро, —

Шанел напрягся, вперив серый прищур глаз в советника.

На диво спокойный блондин поклонился еще раз, перевел взгляд с Владыки на мирно щиплющего травку жеребца и проговорил:

— Цели твои велики и благородны, Владыка и достойны твоего величия и великого народа Светлых. Но смущает меня поведение людишек. Самые жалкие из созданий божьих, они легко сдавали нам свои города и деревни, почти не сопротивляясь насилию. Но подобно высокогорным урсам стоят насмерть за храм.

Светловолосый замолк, глядя в сторону, словно задумался, давая Шанелу время осмыслить им сказанное.

— И что ты хочешь этим сказать? Не юли, как змей, говори прямо, — нетерпеливо отозвался Владыка, подойдя к советнику вплотную.

Советник склонил голову, принимая разрешение говорить прямо.

— Верные мне люди донесли, что жрица храма Астреи донесла прихожанам слова ее богини. Якобы Астрея пригрозила нашему миру проклятием, если армия эльфов осквернит ее святыню.

— Ты веришь словам какой-то старой карги? — вспылил Шанел, хватаясь за нож. — Не ожидал от тебя, Грувор!

Конь, испуганный порывом хозяина пронзительно заржал и шарахнулся в сторону, исчезая из рощицы. Шанел, глядя на улепетывающего со всех ног жеребца, грязно выругался, легко поигрывая острым лезвием.

— Мой Повелитель, иногда сама Астрея вселяется в тело своих жриц и говорит их устами, — прошелестел голос советника. — Не сочти за дерзость, но это тот случай, когда стоит прислушаться.

Серые глаза Шанела полыхнули стылой яростью, черты лица исказила некрасивая гримаса, рука сделала изящный выпад, и советник захрипел, схватившись за живот.

— Трус, — презрительно сплюнул сквозь зубы Владыка, пинком перевернул тело, вытащил клинок, переступил и, не оборачиваясь, вышел из-под сени деревьев.

Глава 48

Глава 48

Весенний пригорок исчез, возвращая меня в знакомый морозный день. Пересохшие губы опалило зимней стужей. Боль тупая и уже ставшая теперь привычной поселилась в голове. В череп стучали мягко, но настойчиво, мешая отдать богу душу. Злость на чью-то наглость, заставила распахнуть воспаленные веки. Снег, снег, снег. Чешуйчатая нога ящера, выныривающая из зеленоватого, сбитого колтунами меха, оставляет глубокие трехпалые следы. Я неудобно лежу в седле, бьюсь виском о мягкий и теплый бок.

— Ну, голуба, оклемалась? — голос проскрипел над головой плохо смазанной дверной петлей.

Я

повернула голову полюбопытствовать и поморщилась, почувствовав пульсирующую боль в затылке и тошноту, подкатившую к горлу.

— Дети… Где мои дети? — прохрипела, несмотря на усилившуюся боль, пытаясь повернуться удобнее и увидеть своего спасителя.

— Егозы-то… Так где им быть? Убегли. Тебя показали и убегли, — задумчиво проговорил голос, удивленный вопросом. — В город подалися. Ящура свово продавать.

Щуря от боли глаза, внимательно разглядывала старика, везущего меня на своем шурхе. Щуплый, небольшого росточка, в потертом зипуне, явном ровеснике самого деда. Безбородое лицо, с множеством лучиков-морщинок, разбегающихся от уголков глаз, привыкло улыбаться. Кустистые брови нависают над выцветшими глазами. Лохматый малахай греет лысую как коленка голову.

Старик покачал головой, вспоминая что-то, и улыбнулся в бороду. Я не могла не улыбнуться в ответ, такой светлой и солнечной была эта по-детски открытая улыбка, преобразившая морщинистое лицо старика.

— Тайша, ей доктор нужен, — проскрипела, соперничая голосом с дедом и несмазанными петлями. — Надо найти моих детей, дедушка!

Старик смерил меня недоверчивым взглядом и махнул рукой, успокаивая.

— Не тревожси. Энта сиротинка у жрицы при храме. Подлатаить ее и память почистить. Негоже ей такое помнить, — дед посуровел, с лица пропала лукавая усмешка. — А ты не казнись. Доброе дело сделала. Развелось ноне паразитов охочих до невинных — давить некому.

Он замолчал, глаза и морщинки, в которых плескалось детское озорство, разом потухли. Рядом с шурхом устало брел сгорбившийся старик.

— Я Лекса. Спасибо, что спасли.

— Знаю, мальчонка в окошко тебя кликал, — оборвал дед. — Благодарности не нать. Не за нее спасал.

Я пошевелилась, оценивая свое состояние. Руки оказались целы, только затекли от неудобного положения. Я кое-как поднялась, усевшись боком, и едва не съехала со спины ящера, успев рукой ухватиться за луку седла. Ссадины на ладони задергало. От резкого движения в глазах потемнело, затылок прострелило болью. Пальцы нащупали запекшуюся в волосах кровь. Когда мушки перед глазами рассеялись, и раздвоившийся силуэт собрался в одно целое, смогла поглазеть окрест.

Белое идеальное снежное полотно без единого темного пятнышка рельефа переходило в серое, затянутое сплошным покрывалом туч небо. Тяжко выдохнула, страдая от однообразия унылого пейзажа. Серо-зеленый ящер и его погонщик в черном зипуне с множеством разноцветных кожаных латок были единственной отрадой взгляду, истосковавшемуся по разноцветью природы. Старичок уверенно вел шурха по снежной целине, пользуясь своими ориентирами и протаптывая путь сношенными сапожками.

Уж не магией ли пользуется дедок?