Врата исхода нашего (девять страниц истории)
Шрифт:
Это был год тысяча девятьсот двадцать второй.
Опыта у властей еще не было. Традиции не сложились. Профессионализмом и не пахло. Но уже проклевывались первые ростки. Робкие, но многообещающие.
В порту, у трапа парохода, провожающих фотографировали.
Так и представляется неуклюжий аппарат на треноге, маг-чародей из ЧК под черным покрывалом, вспышка дымного магния…
Это вам не теперешняя электроника!
Это вам не микрофон в горошине. Не фотоаппарат в пуговице. Не радиоактивные
А по сравнению с тринадцатым!..
Председателю Президиума Верховного Совета СССР от Мильгром И. П.
Мой сын, Щаранский Анатолий, родился в городе Донецке в 1948 году…
Украина, Украина!
Сколько детей еврейских родила ты, Украина!
Сколько выкормила — выпестовала — соединила — оженила — похоронила!
Сколько забила насмерть!
Топот казачий, посвист гайдамачий, мат-перемат цетлюровский, кованая поступь полицая…
Что же случилось на земле твоей, Украина, после тринадцатого года? Что случилось, Украина? Страшно вспомнить…
По всему миру, Украина, рассеяны пасынки твои — евреи. По странам и материкам: у кого дедушка, у кого бабушка, а кто и сам — с Украины. Едут к тебе — к могилам с пепелищами. Едут к тебе — к детству оборванному. Едут к тебе — едут к себе.
Вспоминают тебя, проклинают тебя, благословляют тебя, Украина. Хаты беленые, вишни в цветении, доброту с пирогами и галушками, злобу с кольями да нагайками…
Узел на тебе завязан, Украина. Плотный, тугой узел, что не разодрать и зубами.
Бегут от тебя и тоскуют по тебе.
Цепляются за тебя и мечтают о побеге.
Украина, Украина!
Как нам с тобой повезло, Украина!
Как нам не повезло с тобой…
Председателю Президиума Верховного Совета СССР от Мильгром И. П.
Мой сын, Щаранский Анатолий, в 1972 году закончил московский физико-технический институт…
Поздние дети — нежданные дети.
Поздние всегда, как чудо.
Когда не ждешь уже, не надеешься, примирился навечно с невозможным, с привычной горечью глядишь на беременных девочек, на отцов с колясками, на бабушек с внучками, на годы свои уходящие, на старость впереди нехлопотливую, на бесцельность привычную… и вдруг — нежданно-негаданно — подарок тебе, откровение, чудо, не просто рождение — знак неразгаданный…
Поздние дети — ненаглядные дети.
Над которыми дрожишь и удивляешься, радуешься и гордишься: не знаешь, кого и благодарить…
А они с братом были поздние.
Мать родила их уже под сорок.
Когда и не чаяла…
И стал жить мальчик.
Мальчик как мальчик.
Жил себе и жил.
Были такие чудаки
В школу ходил, книжки читал, кино смотрел, речи слушал, сам потом выступал.
Все, как у всех. Все, как для всех. Только ростом оказался поменьше да задумчивостью побольше. Да еще не всякого до себя допускал, долго держал за стеночкой, приглядывался-присматривался, стоит ли этому человеку дверцу открыть.
В футбол играть не любил. Гвозди забивать не умел.
Любил математику. Любил шахматы.
В двенадцать лет напечатал шахматную задачку собственного изобретения. Заплатили за это 5 рублей 35 копеек. С вычетом за бездетность.
В четырнадцать лет — первый разряд по шахматам.
В пятнадцать — кандидат в мастера.
Так и хранятся в семье вырезки из тех старых газет с упоминанием фамилии юного дарования, да еще квиточек денежного перевода на 5 рублей 35 копеек. И фотографии хранятся. И разные мелочи, несущественные для постороннего.
Поздние дети — особые дети…
А дорога для него расстилалась ровная, гладкая, будто под горку: катись — не споткнешься. Школа с золотой медалью — институтский диплом на отлично — работа научная, перспективная…
Жизнь открывалась прекрасная!
Судьба баловала сверх меры!
По сравнению с тринадцатым годом разве может быть хоть какое-нибудь сравнение?!..
Войны не знал, Сталина не помнил, дело «врачей-убийц» обошло стороной, в младенчестве… Еврейство свое не ощущал, традиций не имел, истории не знал, песен не слышал: все, как для всех, все, как у всех. Само время освободило от необходимости знать и помнить. Само время услужливо подсунуло оправдания с отговорками.
И везде он был активистом. Всегда и везде. В школе. В институте. На работе…
Ах, евреи, евреи! Сколько вы наработали на других, евреи. В веках. В странах. Мозги свои отдавали. Мускулы свои. Идеи и эмоции. Энергию и страстность… Самих себя на удобрение…
Ах, евреи, евреи! Не пора ли, евреи, поработать на себя? Землю свою удобрить. Горе свое помыкать. Радость свою испить. Свою — не чужую.
Не пора ли, евреи?..
Председателю Президиума Верховного Совета СССР от Мильгром И. П.
Мой сын, Щаранский Анатолий, в 1973 году подал заявление о выезде в Израиль…
Как мы приходим к этому?
Кто знает — как?
Что толкает нас? Что заставляет нас? Что сидит в нас до поры-до срока, чтобы пробудиться нечаянно и врасплох?
Во все времена евреи срывались с насиженного места, во все времена…
У одних — флаг на мачте, ветер в паруса, горизонты отпахнутые. У других — прыщ на седалище: не усидеть. У третьих — тоска едучая, от которой бегут всю жизнь — не убежать…