Врата исхода нашего (девять страниц истории)
Шрифт:
«Позвольте мне самому решать, какое государство, а не какая «область», является моей Родиной…»
«Прошу вывести меня из состава Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза молодежи в связи с тем, что я… — не считаю себя «человеком советской страны», не «признаю устава ВЛКСМ», не «участвую в строительстве коммунизма», не «работаю в одной из комсомольских организаций», не «выполняю решения комсомола» и не «уплачиваю членские взносы». Кроме того, я не «считаю для себя величайшей честью стать членом Коммунистической партии»…
«Мы, потомки истерзанных поколений, не просим, а требуем, твердо и решительно
И под этими — последними — словами — почти сто подписей. Гордо и открыто. Фамилия, имя, полный почтовый адрес…
V
Итак, у меня отключили телефон!
Я спал глубоким сном невинного младенца, а в это время какой-то безымянный монтер поорудовал над какими-то клеммами, и с телефоном было покончено. Быстро и решительно.
Он даже не пикнул…
Как мне сказали сначала — за неуплату.
Как мне сказали чуть попозже — за нарушение статьи телефонного устава.
Как мне сказали наконец — за хулиганство.
— За чье хулиганство? — спросил я. — Мое или телефона?
Мне не ответили…
Итак, у меня отключили телефон.
До этого они отключили меня от всех редакций.
Они отключили меня от издательств и киностудий.
Они отключили меня от моих фильмов, вырезав из титров мою фамилию.
И от советских денежных знаков они меня тоже отключили.
Что же им осталось?
Могу подсказать.
Отключите от меня электричество.
Отключите водопровод и канализацию.
Отключите почтовую службу, скорую помощь и пожарную команду.
Отключите меня от всех благ цивилизации.
Отбросьте меня в каменный век, в пещеру, к троглодитам… И я с удовольствием там останусь. Потому что там ничего еще не изобрели, и им пока нечего отключать.
Отключите меня, отключите!..
Я от вас давно отключился.
Страница шестая
Что же у нас происходит, граждане?
«В сорок восьмом году я приехал в Москву учиться, и кроме того у меня было твердое намерение изучить иврит.
Я пошел в Ленинскую библиотеку, порылся в каталоге и к своей радости нашел книгу — самоучитель иврита. Я взял эту книгу и начал ее просто переписывать. Каждый день. По одной главе. Переписывал я примерно полторы недели, и через полторы недели эта книга пропала. Мне ее больше не выдали.
Я пошел в библиографический отдел. Там сидел еврей, и он мне сказал, что книгу я больше не получу, но что он, может быть, будет меня учить.
Я очень обрадовался. У него был настоящий иврит… На другой день, когда я к нему пришел, он сказал — нет.
И тогда я решил: в таком случае буду изучать идиш.
Я пошел в редакцию «Дер Эмес», и мне сказали: «Очень хорошо, молодой человек! Очень похвально! Мы вам дадим книгу, учебники. Приходите через месяц, мы все подберем».
Я пришел через месяц. Там был очень странный вид, в этой редакции, будто только что после погрома. Сидела там вахтерша, старая еврейка, и она мне сказала: «Ой! Вы разве не знаете? Всех же арестовали…»
Тогда я стал ходить в еврейский театр, который еще существовал.
Это продолжалось месяца три, по-моему. Я ходил регулярно. И театр тоже закрыли…»
Я купил эту энциклопедию в одной еврейской семье.
Я долго за ней охотился…
Вот они стоят у меня на полке, шестнадцать одинаковых томов, шестнадцать томов густого, темнокоричневого цвета, с золотым тиснением на переплете. И в каждом из них написано:
«Еврейская энциклопедия выходит в двух изданиях. Одно издание на обыкновенной бумаге в прочном переплете, цена 60 рублей. Другое издание на веленевой бумаге, в роскошном кожаном переплете, цена 100 рублей. Адрес конторы: Санкт-Петербург, Прачешный переулок 6».
И вот я представляю себе, что живем мы в начале этого века. Мы пишем по адресу конторы — Прачешный переулок, дом 6 — и нам высылают тома еврейской энциклопедии, один за одним. Хочешь — на обыкновенной бумаге. Хочешь — в роскошном кожаном переплете. Только напиши, попроси, и будут стоять на твоей книжной полке шестнадцать томов густого, темнокоричневого цвета…
Больше того: живи мы в начале этого века, мы могли бы выписывать газеты, журналы, исторические сборники, семейные библиотеки, и все это о евреях, все это издавалось для евреев. «Рассвет», «Сион», «День», «Русский еврей», «Восход», «Будущность», «Возрождение», «Наше слово», «Еврейский голос», «Еврейский мир», «Еврейские известия», «Еврейская старина» и так далее, и так далее… Одни из этих изданий жили годами, другие умирали, едва появившись, но они были, они могли быть — и это самое главное.
Сегодня, в России, невозможно поверить в подобное!
И не надо нам на веленевой бумаге в роскошном кожаном переплете. Мы бы обошлись обычной бумагой. Мы бы обошлись самой плохой бумагой, серой, с опилками — мы люди не гордые…
Я купил эту энциклопедию в одной еврейской семье.
Я долго за ней охотился…
Она лежала у них на антресолях, в коридоре, новенькая, чистенькая, аккуратно обернутая в плотную бумагу, будто только что из типографии, из Санкт-Петербурга, Прачешный переулок, дом 6.
Я пришел к ним, и меня сразу окружила вся семья: папа-инженер, мама-врач, двое детей-школьников. У них было чисто, аккуратно, с первого взгляда — нормальный достаток. Еще я подметил тогда, что вся семья была одинаково кругленькая, толстенькая, большеглазая, с оттопыренными ушами.
— Зачем продаете? — спросил я, портя себе коммерцию. — Неужто не жалко?
— Деньги нужны, — ответил папа.
— Хотим поменять телевизор, — ответила мама.
— На цветной, — ответили дети-школьники.
И вот я подумал тогда: кто же будет нас судить? Кто, где и когда? Нас, евреев, ленивых и нелюбопытных, что меняют свое первородство на цветной телевизор.
Будто мало нам телевизора черно-белого.
Будто обязательно надо, чтобы вся эта лавина лжи и пошлости, что валится с экрана, непременно была в цвете…
А ведь кто-то ее читал, эту еврейскую энциклопедию, в этой еврейской семье. Кто-то переплетал, подчеркивал, ставил закладки по страницам.
Может, потому, что не было тогда телевизора?