Врата исхода нашего (девять страниц истории)
Шрифт:
Неземные, эфирные создания, нежные и хрупкие, томные и кокетливые, которым розами благоухать, мотыльками порхать — и так далее, и так далее…
На которых дом, дети, заботы женские — заботы мужские.
Встать рано — приготовить завтрак — накормить семью — отправить детей в школу — пойти самой на демонстрацию — попасть в милицию — просидеть в камере — продержаться на допросе — получить порцию угроз и хамства — чудом выйти к вечеру — забежать в магазин — отстоять очередь — приготовить ужин — накормить семью… И бояться за мужа. И бояться за сына. И бояться за дочку.
Нет времени бояться за себя…
Женщины!
Все это наши женщины, за которыми по пятам вечно бегают мужчины. Не потому, что они им нравятся. А потому, что они за ними следят.
Женщинам надо целовать руки — они им выкручивают.
Женщинам надо говорить ласковые слова — они им угрожают.
Женщинам надо улыбаться — они им скалятся.
Ну и мужчины пошли нынче в комитете государственной безопасности! Не джентльмены, нет, не джентльмены…
«…я за эти годы совсем вымотана. Я выдала такую массу психических и физических сил, что никак не соберу крошки и обломки…
…эта боль, которая на моем фото, бывает не всегда. Но боль — это главная тема… Когда же будет радость? Неужно Бог так со мной обошелся?..
…получила трогательное письмо от одного мальчика из Америки. «Меня зовут Даниель. Мне семь лет, и у меня есть сестра. Раввин попросил нас написать тебе, чтобы сделать твою жизнь счастливее…»
Я люблю эту женщину!
Я люблю эту женщину и заявляю о том всему миру, — чего тут стесняться?
Я люблю эту женщину, и тоже хочу, чтобы ее жизнь была счастливее.
Я люблю эту женщину, как любят ее многие, кому она помогала в их страшные годы заключения, кого она утешала, ободряла; вселяла бодрость, веру в победу, в справедливость посреди мрака отчаяния, злобы, ненависти и грязи.
Мне не пришлось сидеть в российских тюрьмах, но Ида помогала и мне.
Моей жене не пришлось мучаться без меня долгие годы, но Ида помогала и ей.
А сколько тех, кто обязан ей многим, сколько их, еще сидящих по тюрьмам и вышедших уже на волю!
Вот вам выдержки из ее писем в тюрьму. К одному из многих. К мальчику, с которым она разговаривала, как взрослый со взрослым, как мать с сыном. Товарищ с товарищем. Которому она дала силы выдержать срок, выйти на свободу, уехать в Израиль.
«Прежде всего, с самого эмоционального вопроса; понимаю ли я тебя? Неужели тебе это не ясно? Я поняла тебя в ту самую секунду, когда прочла твое заявление о выезде, я поняла твою суть, но это совсем не значит, что я должна полностью соглашаться с твоими взглядами и суждениями…»
«Так вот — если у тебя есть идея, которой ты хочешь служить и хочешь достичь многого, то если ты не будешь стоиком, то ничего и не получится. Не имеет значения, из какой области твоя идея — равно в науке, политике, любви. И не ищи, малыш, оправдания своим слабостям: их полно у каждого, и оправдывать их перед самим собой — дело безвольных и нытиков. Но, слава Богу, ты не принадлежишь к этой категории…»
«И опять, и опять — будь благоразумен и терпелив. Ждать осталось не так много. Пусть и мучительно
«Я думаю, что все витамины ты уже слопал, а потому посылаю новые и еще разные израильские продукты. Напиши, как нога? Может быть, у тебя плохая обувь? Купи получше, не жалей денег…»
«Будь здоров, малыш. Пиши мне регулярно, каждую неделю, чтобы не создавать паники у меня на душе. Целую тебя. Ида…»
Что можно еще добавить?
Что можно сказать о ней сверх того, что она сказала сама?
Воистину, Бог открывает человеку главный его путь в незаказанные ранее сроки.
Только угадай этот момент. Только пойди по главному своему пути…
Воистину, Бог вкладывает порой большую душу в маленькое, слабое тело.
Только выдержи эту ношу. Только пронеси, как эстафету, до следующего человека…
Вот она и несет.
Вот она и ждет следующего.
Маленькая, слабая женщина — Ида Нудель…
«…о слабости — это уже позади., Я не сломаюсь, не отступлюсь, это уж я твердо знаю. Может быть, я буду делать перерывы, но я не отступлюсь ни за что…
…в своем безвыходном положении я мечтаю о помощнике, так как сейчас не вижу иного выхода. Пока я не в тюрьме, можно что-то сделать, потом будет поздно…
…я требую от многих людей, требую резко и настойчиво, и знаю, что дураки отвернутся, оскорбленные, а умные умножат свои усилия, поняв меня. Я требую добиваться освобождения «самолетчиков». И я знаю своим сердцем — сейчас время пришло. Если я не сумею сделать сейчас — сидеть им до конца. И если я не буду беззаветно предана этой идее — ни черта не получится…»
А мы все улетаем и улетаем. Один за другим.
Мы улетаем, будто из окружения.
Будто последним самолетом, когда бомбят уже взлетную полосу.
Мы приземляемся в Лоде, опаленные, обугленные, в капсуле недоверия, отчаяния и надежды, и нас легко выделить из толпы по пристальному, напряженному взгляду.
Через пару месяцев в Израиле мне говорили многие: «Вот теперь у тебя нормальные глаза».
Я им не верил. Я смеялся. Я думал, они у меня всегда одинаковые.
Пока я не увидел следующих. Тех, кто был много лет в отказе. Тех, кого уже я встречал в Лоде. У них был пристальный, напряженный взгляд.
А мы все улетаем и улетаем…
И у каждого из нас ощущение невозможной удачи, будто вытянул счастливый билет.
И у каждого из нас — ощущение печали по оставляемому.
И у каждого — страх зи остающихся.
Страх за Иду Нудель…
«…моя задача теперь — выбиться любым путем. Через тюрьму? Значит так. Я выполнила свой долг. Все. Теперь я должна вырваться сама.
…это можно сделать только при условии, что кто-то с нечеловеческим упорством и настойчивостью день и ночь, все эти месяцы будет думать и действовать в мою защиту. Иначе это пустое дело…
…я прошу не страдать над моими письмами. Не страдания нужны, а действия…»