Времена года

Тири Арпад

— С половины седьмого, — ответил Матэ.

— Волнуетесь?

— Спал я маловато, но не волнуюсь.

— Это ваше первое серьезное поручение по партийной линии, и вы не волнуетесь? Или вы все так хорошо подготовили, что нечего и волноваться?

— Да, мы все сделали. Разве что мелочи какие не предусмотрели. Еще вчера вечером подготовили помещение. Дружинники с полудня будут стоять на своих местах и пропускать только тех, у кого есть пригласительные билеты.

— Выходит, не хватает только самого докладчика, — веселым тоном сказал секретарь. — Он скоро приедет.

Вчера вечером мне позвонили из центра и сказали, что на наш актив приедет товарищ Тако. Скорый поезд из Будапешта прибывает в четверть десятого. Я уже позвонил в гараж, чтобы вам выслали машину. Поезжайте на станцию и встретьте его, да смотрите не опоздайте к поезду!

— А как я его узнаю? — спросил Матэ.

— Наивные вопросы вы задаете! — И секретарь положил трубку.

Матэ, нахмурившись, сидел за столом с видом человека, на плечи которого взвалили невыполнимое задание. Мысленно он представил себе худую фигуру секретаря обкома в поношенном костюме. Секретаря скорее можно было принять за хорошего мастерового, чем за партийного работника. Он ходил, опираясь на самодельную палку с резиновым наконечником: пострадал во время одной аварии на трубопрокатном заводе и теперь без палки не мог сделать ни шагу. Хромота не уродовала его, напротив, внушала уважение. Матэ даже представил, как секретарь, блеснув стеклами очков, удивленно произносит свое: «Наивные вопросы вы задаете!»

Нога у Матэ все еще болела. Компресс не принес облегчения. Вздохнув, Матэ хотел идти в гараж, как снова зазвенел телефон.

— На ваше имя принесли письмо. Послать с уборщицей?

Матэ растерялся от неожиданности:

— А кто принес?

— Какая-то женщина в черном платье. Ничего не сказала, оставила письмо у швейцара, и все.

— Я сам спущусь за ним, — сказал Матэ.

Он вскрыл белый конверт, зайдя за здание гаража. Письмо было от Флоры: «На прошлой неделе я похоронила мужа. Хочу, чтобы ты зашел ко мне. Каждый вечер после семи я дома».

Матэ дважды перечитал короткое, написанное неровными буквами письмецо и выскочил на улицу: он надеялся, что Флора стоит и ждет его у ворот с тем непроницаемым выражением на лице, с каким она поджидала его в парке под цветными китайскими фонариками. Но Флоры за воротами уже не было.

Армейский газик, проехавший вместе с частями Советской Армии всю Европу, покрытый свежей краской, дожидался у ворот. Газик был-старенький, но бегал еще хорошо: недавно поставили новый мотор. Подъехав к железнодорожной станции, водитель остановился у главного входа, рядом со стареньким «фордом».

Матэ пошел разыскивать буфет. Взяв две булочки и порцию жареной рыбы, он пристроился за столиком в углу. Ему никак не верилось, что муж Флоры скончался.

Скорый поезд из Будапешта прибыл с опозданием на целый час. Матэ с официальным выражением лица стоял возле машины. Шофер, внимательно читавший до этого местную газету, убрал ее и уселся за баранку. Из зала ожидания донесся голос диктора, передававшего по радио:

— Товарища Тако на привокзальной площади ждет машина номер четыре тридцать один.

«Всего-навсего одна фраза, а я столько

времени ломал голову над тем, как разыщу важного гостя», — подумал Матэ, но в глубине души он побаивался, как бы эта фраза, переданная по радио, не рассердила товарища Тако. Однако другого выхода у Матэ не было.

Прошло минут десять, но к машине никто не подходил. Медленно прогрохотал трамвай и остановился на противоположной стороне площади возле гостиницы «Локомотив». Трамвай ходил редко, и ждать его приходилось не меньше четверти часа. Вот и он скрылся за домами.

В отвратительном настроении человека, не выполнившего свой долг, Матэ вернулся в обком.

— Никто не приехал, — по телефону доложил он секретарю.

Секретарь немного помолчал, и Матэ показалось, что он улыбается.

— А вы уверены в этом? — спросил секретарь.

— Я был на станции. Поезд опоздал на целый час, — сказал Матэ.

— Зайдите-ка ко мне на минутку.

Матэ зашел в кабинет секретаря обкома и остановился на пороге. Секретарь, опираясь на свою палку, посмотрел на него поверх очков в железной оправе, однако во взгляде его не было упрека.

— Вы просто разминулись с товарищем Тако, — сказал он.

Матэ уставился на сидевшего в кабинете мужчину, стараясь вспомнить, где он его уже однажды видел. И вдруг вспомнил: в тот самый день, когда он принес Крюгеру автобиографию. А человек, вышедший тогда из зала заседаний с кожаным пальто на руке, и был Тако. Вслед за ним, раздвигая стулья, спешил Крюгер. Тако тогда даже не обратил никакого внимания на Матэ.

«Значит, товарищ Тако занимается делами нашего района и именно ему в руки попадают все мои доклады. Два года назад я не мог набраться смелости, чтобы встретиться с ним, а теперь он собственной персоной стоит передо мной. За эти два года он совершенно облысел, лишь на висках сохранились остатки волос, лицо еще больше вытянулось».

Тако поздоровался с Матэ за руку, спросил:

— У вас все готово?

— Всю неделю занимался подготовкой, — проговорил Матэ, не зная, что можно сказать еще.

Тако принадлежал к числу людей, которые больше всего ценят в работе добросовестность и порядок и требуют этого от других. Он нисколько не обиделся на Матэ за то, что тот не разыскал его на вокзале и они разминулись. В дороге Тако устал и сейчас, опустившись в кресло, закрыл глаза и слушал секретаря обкома, который рассказывал ему о соотношении сил в местной коалиции и об имеющихся в работе трудностях.

Внимательно слушая секретаря, Тако в то же время никак не мог избавиться от мысли о жене. Молодая и красивая, как никогда раньше, стояла она у него перед глазами. Тако казалось, что он чувствует запах ее тела, когда утром, небрежно накинув на себя цветастый халатик, она подает ему чай. «Нужно все же было отказаться от этой поездки, а жене сказать, что еду, а вечером как снег на голову неожиданно заявиться домой и лично убедиться в ее верности или неверности».

Матэ сначала хотел спросить у Тако, неужели он не слышал объявления по радио о том, что его ждут, но потом решил, что делать этого не стоит.