Времена года
Шрифт:
Старик повторяет:
— Мы тоже мужик. Земля работаем...
Юрий кивает дружелюбно и понимающе.
— Ты... ты... и ты?.. — показывает он пальцем на всех трех венгров.
— Нет, — машет рукой Шойом, показывая на звонаря:
— Он нет... Он нет мужик. Колокол. Бум-бум...
Солдат со шрамом хохочет, хлопая себя руками по коленям. Ему нравится этот старик. Он сжимает кулаки и делает жест, словно вцепился в веревку и дергает ее, звонит в колокол.
Все смеются.
Юрий подходит к рукомойнику,
Старый Шойом дергает Петера за руку.
— Дай ему, что надо. Не видишь разве, что он хочет побриться?
Но Петер словно окаменел.
— Все там, у рукомойника и на столе. Дайте сами ему.
Второй солдат смотрит в окно, потом на часы. Он поднимается с лавки, что-то говорит Юрию, потом кладет гранаты в сумку, висящую у него на поясе, берет автомат и выходит из дома на улицу.
Во дворе темно и тихо. Артиллерийская канонада уже прекратилась.
Юрий снимает гимнастерку, нательную рубашку и бросает на топчан. Широкой ладонью растирает грудь, берет все необходимое для бритья, в том числе и кисточку с длинной ручкой.
Один конец ремня он сует в руки Шойому и привычными движениями, словно всю жизнь только этим и занимался, направляет бритву.
Петер беспокойно следит за каждым движением солдата и ждет. Он испытывает острую ненависть к кисточке с длинной ручкой. Нахмурив брови, он следит за руками Юрия, потом внезапно встает с места, протягивает руку и отнимает у русского кисточку. На полочке у рукомойника Петер берет свою старую кисточку с короткой и плотной ручкой и дает ее Юрию, бормоча:
— Эту возьми, этой брейся.
Солдат начинает бриться.
Старик стоит у стола, а Петер тяжело опускается на лавку и смотрит на бреющегося русского солдата. Звонарь прощается и уходит.
Так вот они какие, эти русские. Такие простые, симпатичные. Добродушные. И спокойны.
Две тысячи километров прошли они с боями. А сколько километров им еще предстоит пройти?
Юрий бреется деловито и не спеша.
— Мы будем тут спать, если вы разрешите. Можно?.. — говорит он, снимая с плеча вещмешок.
— Можно, можно. Спите, сколько душе угодно! — радостно отвечает Шойом.
Они не боятся спать в чужом доме, на чужой земле. А венгерские солдаты оставались друг другу чужими, боялись друг друга, следили друг за другом. И сеяли смерть на далеких бескрайних полях России, куда их никто не звал. Вот ее след на лице у русского солдата по имени Юрий. Он бреется и старается не задеть бритвой шрам под глазом.
С покорным и тупым упорством Петер дергал шнур гаубицы, стреляя по русским, в то время как в постели рядом с его Вероникой лежал гитлеровский унтер.
Юрий тем временем плещет себе в лицо водой, хлопает мокрыми ладонями под мышками и громко фыркает.
— Хорошо вам теперь будет, —
— Нам?
— Вам.
— Почему?
— Сами увидите.
Старик задумывается, кивает солдату.
— Хорошо, товарищ Юрий...
Петер смотрит на русских, хотел что-то сказать им, но передумал. К чему сейчас слова?
Солдат со шрамом надевает на себя гимнастерку, ищет в кармане расческу, но под руку попадается бумажник. Юрий вытаскивает бумажник вместе с расческой, кладет его на стол и весело подмигивает старику. Он вынимает из бумажника потрепанные любительские фотокарточки с мятыми краями.
— Смотри!
Старик вежливо берет фотографию в руки, смотрит, потом говорит Петеру:
— Иди погляди.
Петер поднимается с места.
Юрий объясняет:
— Моя семья.
Петер выходит из оцепенения.
Русский солдат подает ему одну карточку за другой.
— Это мой отец.
На фотографии человек с большой бородой и внимательными глазами под черной кепкой.
— А это мать.
Седая женщина с непокрытой головой улыбается карими добрыми глазами.
— А вот это мои дочки.
Две очень похожие девочки с испуганными глазами держатся за руки.
— Жена.
Петер особенно внимательно смотрит на эту карточку.
Красивые длинные волосы растрепал ветер, стройная фигурка женщины так легка, что, кажется, еще минута — и она улетит.
Петер грустно опускает голову.
Вероника тоже легкая. У нее тоже длинные волосы. Она такая же красивая.
Солдат со шрамом, заметив печаль во взгляде Петера, удивленно смотрит на него.
Воцаряется тишина.
— А у тебя есть жена? — спрашивает Юрий.
Желтый огонек лампы колеблется, потом успокаивается. Это Вероника потихоньку проскользнула в калитку и незаметно заглядывает в окно кухни. На ее лицо падают красные отблески керосиновой лампы.
— Есть, — отвечает, не поднимая глаз, Петер и отодвигает от себя карточки.
Лицо русского солдата смягчается.
Петер отворачивается. У него не хватает сил сказать ни слова. Старый Шойом, поправив фитиль в лампе, отвечает вместо Петера:
— К соседям пошла... Его жена...
Солдат застегивает гимнастерку, собирает со стола карточки.
В этот миг за стеной раздается взрыв. От воздушной волны стекла в окнах разлетаются вдребезги.
Юрий, схватив автомат, бежит к двери и кричит старику:
— Ложись, быстро!
Петер и Шойом удивленно переглядываются. Старик толкает Петера в бок.
— Ничего не поделаешь, война... — печально говорит Шойом, и они оба ложатся на пол.
Солдат ничего не успевает им объяснить. За окном еще раз вспыхивает ослепительно белый свет. Пламя керосиновой лампы ложится набок и гаснет.