Время бросать камни
Шрифт:
— Это все только эскизы, — заметил Дмитрий Наркисович. — В планах вещи покрупнее, пошире. Много русских талантливых людей у нас погибает. Сила есть, хватка есть, ума не занимать, а вот нет им простора, и на каждом шагу жизнь им подножку ставит. Как же наша жизнь калечит и ломает людей! Сколько талантливого народа пропадает! Лишними людьми оказываются. Вот о чем душа болит.
Редко Дмитрий Наркисович раскрывался перед малознакомыми людьми, еще реже посвящал кого-то в свои литературные замыслы. А тут разговорился, тронутый обаянием этой молодой женщины, в которой чувствовалась тонкая душа и некая надломленность.
—
— Кому же вы помешаете? — сказала Анна Протолионовна. — Вам Сергей Иванович рад будет.
Вглядываясь в Дмитрия Наркисовича виноватыми глазами, она, словно желая пояснить ему, почему оказалась на прииске, сдержанно рассказывала о себе.
— Грех нас с Сергеем Ивановичем свел на прииске «Надежный», у Ивана Васильевича Попова. Знаете его, на реке Маралке у него прииск? Работала я учительницей в селе Аятском. Ну и познакомились с Сергеем Ивановичем Шалаевым случайно… Знаю, что добром это не кончится, будут у меня слезы. Ведь у него двое взрослых детей. Но ничего поделать с собой не могу. Так и коротаем дни, стараясь в будущее не заглядывать… Он все понимает, вижу и чувствую, мучается, но тоже взять себя в руки не может… В глаза люди ничего не говорят, а между собой величают меня не иначе как сударка.
Ночью поднялся ветер, но не тот злой хрипун, каким бывает поздней осенью в преддверии зимы, а легкомысленный, играющий с зелеными еще деревьями, подставляющими ему свои упругие щиты, не пропуская далеко в глубь леса. Дмитрий Наркисович дремал, прислушиваясь, как все разгуливается ветер, с нетерпением ожидая утра, чтобы засесть за работу.
В воображении он ясно видел структуру романа, отдельные его главы, лица героев, многие фразы. Где-то между кусками еще не было окончательных связок, но он знал, что они придут. Главное, уже многое было решено, надо только все это перенести на листы бумаги.
Снова разбудил его шум дождя. Что ж, тети лучше, можно не выходить на улицу, а садиться с утра за работу.
Отправив в начале августа в Петербург в журнал «Дело» первую половину романа, Дмитрий Наркисович с тревогой ждал редакционного ответа. Что-то скажут ему? Это многое решало. Не пустой ли любезностью окажется приглашение редакции к постоянному сотрудничеству?
Но все сомнения рассеяло обнадеживающее, не заставившее себя ждать письмо от самого издателя журнала «Дело» Константина Михайловича Станюковича, автора знакомых Мамину романов о сложных и трудных судьбах лучшей части разночинно-демократической интеллигенции.
Издатель «Дела» был известен в писательских кругах, и тем вызывал симпатии, чуткостью к самым больным и острым вопросам общественной жизни, являясь ревностным поборником идейной литературы. Станюкович, как полагал Мамин, искренне писал, что «Приваловские миллионы» ему понравились. В заслугу автору он ставил оригинальность описываемой социальной среды, типичность большинства действующих лиц, выразительный язык романа.
«Первая часть мне очень понравилась и… если остальные части так же хороши и интересны, как первая, — то, разумеется, мы напечатаем Ваш роман с удовольствием», — писал Станюкович.
Письмо прибавило сил: роман нравится, его ждут.
Следовательно, окончательный срок представления романа
Работа шла напряженно.
Тревожная мысль художника находила зрелое воплощение в пятой — пятой! — редакции романа.
Первый его уральский роман, вскрывающий остроту социальных конфликтов времени. Новизна и свежесть романа заключались в остром обнажении сущности капиталистической действительности. С одной стороны — хищные буржуазные дельцы, рыцари чистогана, стяжатели богатств; с другой — угнетенный бесправный народ.
Сергей Привалов, наследник неправедных миллионных богатств, едет из Петербурга на Урал для осуществления своей программы облегчения жизни сорокатысячного населения Шатровских заводов и расплаты с ограбленными когда-то еще дедами башкирами.
«Земля башкирская, — говорит Привалов, — а заводы созданы крепостным трудом. Чтобы не обидеть тех и других, я должен отлично поставить заводы и тогда постепенно расплачиваться со своими историческими кредиторами».
Своим кровным делом Привалов считает также создание в деревне артели на базе крупного мучного производства — это поможет народу вырваться из кулацкой кабалы.
Стая крупных хищников капиталистической хватки берет в плотное кольцо наследника миллионов, идеалиста-мечтателя. Она представлена в романе такими сатирически выписанными фигурами буржуазных дельцов, как Ляховский, Половодов, Альфонс Богданыч, ведущими коварную интригу за захват наследственных Шатровских заводов, ничем не гнушаясь в достижении алчных целей. Половодов идет даже на то, что активно способствует любовной связи Привалова со своей красавицей женой.
Плетется крепчайшая и сложнейшая паутина интриг, в которой Привалов все более и более запутывается.
Мамину мир буржуазных дельцов был резко враждебен. Сила этого чувства вылилась в красочных ярмарочных главах романа.
Описание Ирбитской ярмарки, второй по значению после Нижегородской, где сходились русский и сибирский капиталы, под пером писателя достигало силы символического обобщения:
«Здесь переплетались в один крепкий узел кровные интересы миллионов тружеников, а эта вечно голодная стая хищников справляла свой безобразный шабаш, не желая ничего знать, кроме своей наживы и барыша. Глядя на эти довольные лица, которые служили вывеской крепко сколоченных и хорошо прилаженных к делу капиталов, кажется, ни на одно мгновение нельзя было сомневаться в том, «кому живется весело, вольготно на Руси». Эта страшная сила клокотала и бурлила здесь, как в паровом котле: вот-вот вырвется она струей горячего пара и начнет ворочать миллионами колес, валов, шестерен и тысячами мудреных приводов».
У Мамина нашлись простые, полные высокого и глубокого смысла слова об особой радости чувства возвышающей чистоты рабочего труда. Надя Бахарева говорит Привалову, что ей нравятся Шатровские заводы:
«Не потому, что они стоят так дорого, и даже не потому, что именно заводами сравнились наши лучшие семейные воспоминания, — нет, я люблю их за тот особенный дух, который вносит эта работа в жизнь. Что-то такое хорошее, новое, сильное чувствуется каждый раз, когда я смотрю на заводское производство. Ведь это новая сила в полном смысле этого слова…»