Время черной звезды
Шрифт:
Рука Лавинии ложится на затылок Деметриоса. Соскальзывает вниз, принимается ласкать шею. Он поворачивает голову и бестрепетно встречает взгляд ее призывно горящих глаз. Миг абсолютной неподвижности. Слышно, как трещат в костре сухие ветки, подброшенные Феоной.
Да, Феона. Она самая. Появляется с другой стороны, выступает прямо из-за стены огня. Языки пламени дрожат и колышатся у Ники перед глазами, над головой рассыпаются искры, как будто их, горсть за горстью, швыряет в небо гигантская невидимая рука. Выпитое вино действует странным образом. Голова остается ясной,
…поглаживание по голому колену. Ника накрыла пальцы Деметриоса своими, порывисто сжала. Он смотрел на нее, лежа на правом боку, довольно близко к краю кровати, куда подполз, пока она грезила наяву. Лоб его уже не был мокрым от пота, красные пятна исчезли со скул, взгляд прояснился.
– Как ты? – спросила Ника.
– Все лучше и лучше. Кажется, жар спадает.
– Ты уверен, что внутренних повреждений нет?
– Таких, которые требовали бы хирургического лечения, нет.
– Димка. – Она проглотила комок. – Ты помнишь все, что с тобой делали? Там, в доме… и позже, в подземелье…
– Да, – ответил он, чуть помедлив.
– Когда-нибудь ты расскажешь мне?
– В подземелье ты была рядом со мной, дорогая. – Голос его звучал уже по обыкновению ровно, чуть иронично. – Ты совсем ничего не помнишь?
– Не помню. Вернее… не хочу вспоминать.
– Зачем же я буду рассказывать тебе то, о чем ты не хочешь вспоминать? – Стараясь не морщиться и все-таки морщась, он отодвинулся, поманил ее к себе. – Иди сюда. Ложись.
Поскольку он лежал полностью обнаженным, Ника скинула халат, белье и забралась к нему в таком же точно виде, прикрыла ноги краем одеяла. Глядя на нее в упор, Деметриос хмурился и улыбался одновременно. Она не знала другого человека, у которого это получалось бы так выразительно, как у него.
Завораживание. Соблазн. Да, она не хотела вспоминать, но кое-что вспоминалось само, и никуда от этих воспоминаний было не уйти. Глаза Феоны, жгучие женские глаза, жадно озирающие Деметриоса, отслеживающие каждое его движение. Гортанный хриплый смех возбужденных самок, играющих друг с другом. Похабные шуточки. Резкие, звонкие шлепки по грудям и щекам… стоны боли, переходящие в стоны страсти… поцелуи до крови… сплетение, колыхание, раскачивание мужских и женских тел. Истошный вопль, от которого Ника, покорно принимающая ласки Лавинии и Агаты, содрогнулась… потому что узнала голос Максима.
– Я боюсь вспоминать. Но знаю, что должна.
– Кому должна?
– Деметриос, я запустила череду страшных событий и должна отдавать себе отчет… ну, хотя бы… – Неожиданно для себя она разрыдалась. Деметриос не делал попыток успокоить ее. – Я должна понять и запомнить, ЧТО натворила.
– Ника, мы не можем предвидеть все, абсолютно все последствия своих действий. Мы можем только соглашаться или не соглашаться нести ответственность за них.
– Это я понимаю.
– Даже там, в моем доме, который ты называешь домом Отшельника, у них была возможность сдать назад
Спасти свои жизни. Спасти свои жизни.
Эти слова молотом стучали у нее в голове.
– Они погибли? – спросила Ника, заранее зная ответ.
Ее охватил могильный холод. Все тело, до кончиков пальцев на руках и ногах.
– Если ты спрашиваешь о Максиме Яворском, то я не могу дать тебе однозначный ответ. Женщины забрали его, но, полагаю, он еще жив. Он умрет позже. Накануне…
– Накануне дня рождения Аполлона, – медленно проговорила она.
– Скорее всего, так. Хотя и не обязательно. Возможно, раньше. Помимо его жизни им нужна часть…
– Я знаю, какая часть Максима им нужна, – перебила Ника, пожалуй, с излишней поспешностью. – А другие мужчины? Они погибли?
– Да.
– Как?
Не отвечая, Деметриос обнял ее и прижал к себе так крепко, как позволяло состояние его ребер и всего прочего. Близость горячего мужского тела, одетого в жесткую броню мускулов, помогла Нике справиться с накатившим ужасом. То есть ужасное не перестало быть ужасным и даже не сделалось чуть менее ужасным, но Ника почувствовала, что противостоит ему не в одиночку. Они снова вместе. Вместе. А ведь был момент, когда ей на полном серьезе казалось, что она больше никогда не увидит Деметриоса живым.
– В любом случае Максим уже не опасен?
– Не опасен. Но это не значит, что у нас больше нет проблем.
– О нет, – застонала Ника, – не может быть!.. Что еще?
– Ты понимаешь, благодаря чему нам удалось избавиться от Яворского и приглашенных им, – Деметриос усмехнулся, – артистов оригинального жанра?
– Благодаря тому, что двадцать лет назад неоязычники Фокиды вновь пробудили бога, нуждающегося в человеческих жертвах.
– Правильно. Но ты же не думаешь, что их не будут искать? Тех, кто разделил участь Диониса.
Ника вспомнила свой последний разговор с Дерионой.
…если бы в окрестностях Дельф пропадали люди, местные или приезжие, этим давно занималась бы полиция.
В самом деле.
– А тех, предыдущих, не искали?
– Ты говоришь о жертвах прошлых лет? Их никогда не было столько. Хватало одного мужчины и нескольких животных. Когда не удавалось заполучить мужчину, большой жертвой становился бык или козел.
Она должна была задать этот вопрос.
– Так это была твоя идея?
– Ты хочешь знать, не я ли направил мысли Андреаса и Иокасты в нужную нам сторону?
– В нужную мне сторону.
– В нужную нам сторону, – повторил Деметриос, сделав ударение на слове «нам», – тебе и мне. – Пауза. – Да, это сделал я.
– Ну что ж… у тебя получилось. Что ты собираешься делать дальше?
– Уехать отсюда, хотя бы на время, и увезти тебя.
Ну да, вроде бы все правильно. Вот только Деметриос – не последний человек в общине.
– А Филимон? Нестор? Эринна? Что будет с ними со всеми, когда… или если… полиция займется розыском пропавших? К тому же я сомневаюсь, что Андреас так просто отпустит нас.