Время для жизни 2
Шрифт:
А еще, периодически, командир роты, капитан третьего ранга Шестаков Прокофий Прокопьевич, лично! Выходит, из командирской комнаты, и этак укоризненно и огорченно вопрошает:
— Товарищ старший мичман! Александр Григорьевич! Что-то в этом году… как-то… неважнецки работа организована, а? Ну сколько можно приводить в порядок этих несколько несчастных метров?
М-да… несколько несчастных метров… примерно с двести квадратов!
И мичман, разводя руками, виновато гундит:
— Тащ командир! Ну дык… личный состав — ну просто никуда не годится! Они ж… на ходу засыпают! Вон… елозят-елозят…
Потом, когда огорченный перспективами развития родного флота командир скрывался в глубине предназначенного ему помещения, мичман командовал:
— Старшины учебных взводов! Ко мне!
И начинал ипать мозг бедным старшинам!
«Это что за нах? Это как понимать, мля! Я это воспринимаю как диверсию против меня лично!».
А старшины… это, как правило, матросы, поступившие в училище с кораблей! Службу знают! И научать младших — должны уметь!
Потом… потом, после тщательнейших и неоднократных проверок, мичман вытаскивал сорокалитровые бачки с мастикой ядовито оранжевого цвета и с мерзким чесночным запахом. И намазанные этой мастикой паркетины тщательно натирались кусками списанных шинелей. Вот только тогда средний проход приобретал должный вид!
И в течении года, наряд по роте развлекался с уже готовым паркетом и «машенькой».
— Вы не знаете «машу»? И кто Вы после этого?
«Маша» — это такая чугунная плита, килограммов десяти весом, с прикрученными снизу щетками, и длинным железным черенком. Хотя… «Маши» бывают — малыми и большими. Десять «кэгэ» — это малая «Маша»! Натирают «машей» паркет! А чтобы лучше натирался — один «курок» становится на плиту сверху, присаживается, держится за черен, а еще двое курсантиков, ухватившись за тот же черен, катают боевого товарища по «взлетке». Весело! Бегом! Бегом, я сказал, мля!
А потому как днем это сделать сложно — личный состав мешает, снует туда-сюда, производиться все это — ночью. Звуки… соответствуют. Хорошо еще, что разбудить «отбитого» курсанта не в состоянии даже нападение условного противника, с применением всех средств поражения, включая ОМП. Только команда «Рота! Подъем!» его может разбудить. Но и это — не точно!
И это только паркетная «взлетка»! А впереди у «курков» были еще взводные кубрики, в числе — четыре!
Две недели! Две недели продолжался этот… «половой» марафон на первом курсе!
Но! Что характерно… Вот и называй это — военно-морской долбоебизм! Или — армейский, как вариант.
«Правильная и четкая отработка поставленной задачи достигается многократными, не ограниченными в количестве повторений, тренировками!».
На втором курсе — та же задача была выполнена за неделю. А на третьем — вообще за три дня! Вот и кто тут дурак? Старший мичман Чубарь? Или подобные ему мичмана и прапорщики? Как бы не так, яйцеголовые умники! Результат достигнут? Навыки — привиты? Так
«А Вы, физики и лирики, ни хрена не понимаете в суровой прозе жизни! И даже строем ходить не умеете!».
Тут отдельные, шибко умные, могут спросить: «Зачем это все? Что за мазохизм с садизмом? Есть же циклевочные машинки! Вот — еще Шурик, перевоспитывая Федю, ими паркет циклевал!».
Ну да, есть. Где-то. Только где эти машинки и где — Советская Армия и Военно-морской флот? В разных измерениях, не иначе. Скажите про них мичманам и прапорщикам, и они искренне удивятся: «На хрена? У нас же солдат/курсантов — в ассортименте! Лишнее это, от лукавого!» и покрутят пальцем у виска.
«Не множь сущего сверх необходимого!».
Вот такие Оккамы… в погонах.
Да и еще один аспект имеется… Дай такую машинку курсанту — много она отработает? Час, много — два! А то и вовсе — нисколько! Им же, что не дай — либо сломают, либо… потеряют. Не стоит забывать суровой армейской философии, выстраданной поколениями людей в погонах: «Солдаты — те же дети, только хуи у них большие, и автоматы — настоящие!».
Так что… не надо нам этого… всего. Ибо — не хер! Значит — на хер!
Внимательный старшина не упустил гримасы Косова:
— Ты чего, боец? Зубы болят? Или брюхо закрутило?
Косов покачал головой и кивнув вниз:
— Паркет!
— Ага! Опытный, значит! — хмыкнул «пила», — ну… значит тебе будет проще!
«Проще?! И чем же мне будет проще? Пониманием процесса и результата?».
— Это — расположение батальона! — мимоходом знакомил Косова старшина, — здесь пост дежурного по батальону. Это — комната комбата. Здесь — командирская комната. Дальше двери в расположение рот.
Хоть и прихрамывая, старшина шагал четко, почти как на плацу.
— Здесь — первая, там, дальше — третья и четвертая. Вот и наша… вторая рота. Запоминай — пост дневального, помещение комроты, Ленинская комната…
Косов мельком полюбопытствовал.
«Ни хрена ж себе, какое большое помещение! Не каждый читальный зал приличной библиотеки таким будет! У нас в роте Ленкомната была максимум на тридцать посадочных мест. А так… все привычно — плакаты и стенды по стенам. Шкафы с разной литературой… в основном агитационно-пропагандистской направленности; три ряда столов, уходящих в даль. Х-м-м… даже школьная доска в торце помещения есть! Тут что — какие-то занятия проводятся?».
Старшина терпеливо дождался, пока он удовлетворит свое любопытство.
— Пошли дальше! Здесь… спальное помещение первого взвода. Вы, пока, располагаетесь здесь.
«Ну да… двустворчатая деревянная дверь, здоровенная, уходящая под потолок. Толстая — такую «с ноги» хрен вышибешь! И помещение… соответствует. Какие-то, близкие к циклопическим, размеры. И здесь все привычно — кроме размеров, конечно! Двухъярусные «шконки» армейского образца, выкрашенные в оливковый цвет… у нас — синие были! Кровать называется — панцирно-пружинная. Скрипучая — страсть! По две тумбочки между кроватей, две табуретки… по-флотски — «баночки» — в торцах каждой. Матрасы на «шконках». А в углу — ряд кроватей заправлен серо-зелеными одеялами. Здесь, значит, располагается хозвзвод!».