Время для жизни 2
Шрифт:
А в бане и правда было — лучше, чем в доме, на диване. По крайней мере, Катя ничего и никого не стеснялась и — «блажила благим матом», не сдерживалась!
— Больно тебе было? — поглаживая подругу по попе спросил Иван.
Она засмеялась:
— Да нет… не больно. Только — все равно не нравится! По обычному-то — вон как лучше! Давай еще разок… на четвереньках, как мне нравится… Я так — совсем с ума схожу!
Выбрались они из бани, когда, казалось бы, уже и небо синеть начало.
— Надо все-таки поспать немного! —
— К обеду баньку еще подтопим, сходим, ага? — спросил он.
— Не знаю, не знаю… как вести себя будешь! — снова засмеялась Катя, — А то вишь как он! Ревновать вздумал!
— Да ладно! Забыли! Ты только так… подругу не потеряй, ага!
— Что это? — удивилась женщина, — Насмешил сейчас! Мы с Глашкой подруги, а значит… как-нибудь сами разберемся. Думаешь… вы такие красивые — первые у нас, что ли? Думаете о себе много, красавчики!
И опять Косову было как-то… неприятно!
Проснулись они не рано. Сначала Косов сквозь сон слышал, как прошла на кухню Глаша, забрякала там посудой. Потом — как завозилась рядом с ним Катя, встала, оделась и выскочила на кухню к подруге, где зашушукались сразу, захихикали…
«Ладно… вставать пора! Хорошего — помаленьку!».
Иван заглянул в спальню, негромко окликнул вроде бы спящего Ильичева:
— Э, сова! Открывай, медведь пришел!
Степан завозился поднял голову, поблымал зенками, не понимая:
— Чё? Чё говоришь-то?
— Я говорю — похмеляться будешь, конь педальный?!
— Похмеляться? — Ильичев прислушался к себе, — Ага, надо немного! Мы с тобой вчера винцо это легонькое для этого брали!
— Ну выходи тогда, я пока в туалет сбегаю, да покурю на улице!
— Э, э, э! Меня жди, ага! — медведем прорычал приятель.
Постояли в ограде, покурили. На удивление, голова была вовсе не больная. Может только слегка тяжеловатая, но — не более.
— Ну что, бабоньки! Чем накормите мужчин, таких молодых и красивых, но голодных?! — прогудел весело Ильичев, по возвращению в дом.
— Ишь ты! Посмотри на них, Катька! Это они, значит, молодые и красивые! А мы, выходит, старые и некрасивые?! И еще их кормить? — всплеснула руками хозяйка.
— Не, Глаша… Ты тут не права! — улыбнулась Катерина, — Они и правда — молодые и красивые. И покормить их надо… силенок молодым и красивым еще много понадобится!
— Вот! Вот, Глафира! Ты послушай, чего твоя подруга рекёт! — ткнул пальцем в сторону Кати Ильичев, — Вот все правильно говорит! Все — как есть!
Косов смотрел на их перепалку и улыбался:
«И чего я вчера так… запереживал? Живые, здоровые — это главное! А там… разберемся!».
Они сообща выпили бутылку красного полусухого вина, купленного специально — «на опохмел». Закусили, попили чайку. Все были дремотны и расслаблены. Но потом Глаша куда-то утащила Ильичева — сказав, что они вернутся к обеду. И сам
— Косов! Скажи, а чего мы еще о тебе не знаем? — такой вопрос задал ему Верейкис, когда Ивана вновь вызвали в политотдел училища.
Вопрос был хороший. Такой… емкий вопрос. Что говорится — «не в бровь, а в глаз!». Только вот пока было непонятно, к чему был задан этот вопрос? А поэтому Косов — промолчал.
— Ну и чего ты молчишь? — подступил к нему Кавтаськин.
Ротный политрук угрозы не источал, а казалось и впрямь был очень заинтересован — что же еще скрывается «под шкуркой» «попаданца»?
«Ага… так я вам и признался! Вы много чего про меня не знаете, и — слава Богу! Или они ждут, что я вот так вот — сразу «расколюсь до жопы?». Хрен вы угадали! Партизаны не сдаются, ватава-етава!».
Было действительно — не очень-то понятно, о чем разговор, и чего Косову от него ждать!
— Здравствуйте, товарищи! — в кабинет политотдела зашел Буняев.
«А этому-то что тут нужно?».
— Здравствуй, Иван! — поздоровался с Иваном за руку музыкальный руководитель, — Что же ты нам сразу ничего не сказал, а?
Косов пожал плечами:
— А что говорить-то? Я вот до сих пор не понимаю — что у меня спрашивают, и вообще — какова причина моего вызова в политотдел…
— М-да? — Буняев достал платок из кармана, и сняв очки, принялся их энергично протирать, — А с песнями что?
— С какими песнями? — поднял брови Косов.
— Ну с какими, какими… Твоими песнями! Твоими! — Буняев посмотрел на Косова, близоруко прищурившись.
— И все равно… не очень понятно, о чем Вы говорите, Виктор Мефодьевич. Если про ту песню, что мы с вами вместе оттачивали… так вроде бы там — все понятно. А что еще?
— В общем так. Объясню, если товарищи не удосужились. Обратились мы в политуправление Сибирского военного округа… ну как — мы? Политотдел училища обратился, конечно же! С вопросом — вот есть, дескать у нас одна песня, неплохая, надо сказать… И вот — оцените, можно ли ее петь… скажем — хором училища по государственным праздникам. Ну… товарищи изрядно подзадержались с ответом, надо признать. Но потом пришел ответ, который нас — обескуражил, прямо скажем! Как оказалось, в Красно-Сибирске знают такого поэта-песенника как Иван Алексеевич Косов! Представь себе — знает политуправление округа тебя! Мы вот только не знаем! Ну и они — тоже не знают, что ты, оказывается, теперь наш курсант! А еще… некоторые наши курсанты, при подготовке к конкурсу училищной самодеятельности решили исполнить некоторые песни, которые звучат по радио. Хорошие же песни, правда, товарищи? — обратился Буняев к политическим руководителям.