Время дня: ночь
Шрифт:
В автобусе было тесно, и они оказались рядом, плотно прижатыми друг к другу. Оля, будто бы держась за Сашу, слегка обняла его, на что он так и не решился и стоял себе "балбесом" и всё размышлял, имеет ли он право позволить себе влюбляться, тогда как оба они принадлежат экуменическому братству. И поскольку это так, то нужно ли вообще задаваться этим вопросом. Разве он итак не счастлив от одного общения с нею и с Санитаром, который всех их ведёт к лучшей жизни. А ведь, стоит поддаться чувству, и охватит смятение, горячка… Он не сможет себе найти места, как это было с ним, когда он был влюблён в одноклассницу, а затем — в немецкую девочку…
— Оля, — вдруг обратился Саша к своей спутнице. Она оторвала свой вновь опечаленный взгляд от окна, взглянула на Сашу. И он осознал только сейчас, что Оля на пол головы выше его ростом и, наверное, на несколько лет старше… Действительно, роль "старшей сестры" была ей к лицу.
— Оля, ты доверяешь Санитару? — спросил он, как бы продолжая свою думу.
— Да, конечно… — Она попробовала улыбнуться, но во взгляде у неё, будто бы, промелькнул испуг.
Саше было достаточно этого ответа, чтобы рассеять свои мимолётные сомнения, услышать это косвенное подтверждение своим мыслям. И он внутренне успокоился.
Молодые люди расстались в метро на "Площади Ногина", и всю дорогу домой он вспоминал детали их разговора, и время от времени чувствовал, как лёгкая волна счастья накатывала на его душу. А от мысли, что уже завтра он вновь увидит Ольгу, эта волна превращалась в мощный прилив экстаза. Дойдя до дому, он уже не сомневался, что влюблён.
Яркое солнце, напоминало о не скором приходе весны. На самом деле была ещё самая середина зимы. Дома Саша не мог найти себе места, снял со стены свой "Спутник", и, несмотря на мороз и снег, поехал в сторону Ленинских гор, не обращая внимания на слякоть и грязь растаявшего от дорожной соли снега и — на сигналы автомашин, с опасением объезжавших странного зимнего велосипедиста.
Он проехал мимо своей работы, пересёк Воробьёвское шоссе и стал осторожно спускаться по крутой дороге, ведшей к самой Москва-реке.
На половине спуска из-за отсутствия соли на дороге тормоза оказались бесполезными, и его понесло вниз по льду. Однако, Саша не испугался и продолжал выруливать, и время от времени отпускал тормоза, давая провернуться колёсам, чтобы удержать равновесие и не упасть.
Он так сильно разогнался, что спровоцировать падение с целью остановиться, было бы уже безумием, хотя лететь дальше, вниз, было безумием ещё большим. И, тем не менее, в каком-то слепом восторге, он нёсся вниз, смутно надеясь лишь на то, чтобы на нижней дороге, на которую он должен был вылететь пулей, не оказалось бы случайной машины или людей.
Когда он выехал на это место — открытый пешеходный переход между станцией метро "Ленинские Горы" и обзорным эскалатором — скорость была такой, что он уже не смел прикоснуться к тормозам. В противном случае падение было бы неизбежным и, скорее всего — смертельным. К его счастью никакой машины в этом месте не оказалось, да и не могло быть из-за льда, покрывавшего асфальт. В этой "зоне
А он всё летел вниз… И зачем-то ещё раз повторил свой крик… Дорога несколько поднялась и выровнялась за оставшимся сзади переходом, благодаря чему скорость чуть-чуть упала, но теперь вновь пошла под уклон. Сколько раз "пролетал" точно таким же способом по ней Сашка! Он знал каждый её изгиб! Но то было летом…. А сейчас… Что ждало его дальше?
Юноша знал, что внизу дорога разветвляется: правая часть пойдёт дальше, где упрётся в набережную реки; а левое ответвление уйдёт в тупиковую поляну, наверняка, заснеженную. И нужно было бы свернуть влево, хотя на такой бешеной скорости даже летом это трудно было сделать. И вот — миг спустя — он уже на этом месте. Но никакого разветвления нет! Левый проход к поляне завален сугробом! И нет выбора!: он несётся дальше, к набережной! А там — впереди — он с ужасом видит это только сейчас — вместо дороги, вместо набережной — нагромождение льда — огромные угловатые глыбы!
Каким-то чутьём он догадывается, что сделать. Саша слегка поворачивает руль влево, ближе и вдоль сугроба, но это ничего не меняет — колёса скользят по голому льду сами по себе. И тогда он освобождает левую ступню из ремня педали, слегка касается ногой дорожного льда — и этого оказывается достаточным, чтобы его велосипед резко повело в сторону и бросило в сугроб снега… Сашка вылетает из седла, его переворачивает через голову, и — неожиданно — о чудо! — он лежит на спине, в мягком снегу, а вокруг — необыкновенно тихо…
Саша пробует подняться и видит, что цел и невредим! Вытаскивает велосипед из снега… Проверяет… Странно! Даже велосипед оказывается в порядке, лишь руль свернулся на бок… Он поправляет его, спускается вниз, к набережной, ведя велосипед рядом, чтобы посмотреть на глыбы льда, на которых он мог принять смерть. Убедившись в своей возможной неминуемой гибели, он поворачивает назад, поднимается вверх…
Достигнув пешеходного перехода, где он чуть не сбил двух иностранцев, Саша вдруг ощущает необыкновенную усталость.
Напитанный влагой, с реки, морозный ветер пронизывает его промокшую насквозь одежду. Юноша торопится скорее дойти до эскалатора, поднимается в гору, с трудом двигая рядом с собой велосипед. Он заходит в здание: там немного теплее — нет ветра. Вспоминает о лекарствах, вытаскивает одну таблетку циклодола, и одну — мелипрамина. От мысли, что должно полегчать, находит силы и вступает на движущиеся ступени лестницы, которые подхватывают и несут его вверх.
Он выходит на улицу. Солнца будто бы не было.
"Дурак!" — ругает он сам себя, — "Ненормальный!" — И торопится перейти Воробьёвское шоссе.
Затем он садится на велосипед и едет по Проспекту Вернадского, проезжает мимо арки, ведущей к новому зданию гуманитарного отделения МГУ…
"Тут она училась…" — думает он, с каким-то усталым безразличием, оставляя все чувства на потом и забывая, что ещё и сам продолжает посещать Подготовительные Курсы, расположенные в этом же здании… Затем он выезжает на Ломоносовский Проспект и… совсем не скоро, превозмогая себя, — на улицу Дмитрия Ульянова…