Время дня: ночь
Шрифт:
— Да вона! В комнате! — на той же ноте прокричала баба. — Спрятался! Страшно стало, как вы пришли… А то всё храбрился! Думал, я токмо пужаю милицией-то… А вот, те, выкуси! Получай теперь!!
Все прошли в комнату, точную копию дяди Колиной, с тою лишь разницей, что кроме чёрно-белого телевизора и дивана, на котором, поджавшись, сидел Иван, мужик, лет тридцати, в ней больше ничего не было.
Милиционер, с протоколом, начал задавать вопросы. Иван был пьян, отвечал невпопад, впрочем, больше прикидываясь пьяным и, как бы, беспомощным, нежели
— Подпишите, товарищ! — обратился милиционер к Круглову, протягивая авторучку и планшет с протоколом. — Как будет ваша фамилия-то?
— А почём я буду подписываться? — вдруг возразил дядя Коля, дождавшийся, наконец, своей очереди.
Милиционер вскинул на него взгляд, сдвинул брови.
— Вы что, гражданин, не знаете, что это — ваш гражданский долг — выступать в качестве понятого?
— Я не отказываюся от долга, — ответил Круглов. — Токмо почём я буду подписывать, если никакого криминала не вижу?
Иван, всё сидевший до сих пор на диване, с благодарностью посмотрел на Николая.
— Как не видишь?! — закричала Нюрка на дядю Колю. — Глянь! Вся кухня заставлена самогоном!
— Покажь! Тады, может, подпишу, если то правда самогон…
Иван опустил голову ниже плеч, покрутил ею, что-то про себя пробормотав.
По приказу милиционера он поднялся, и все, следуя за "хозяином" отправились на кухню.
Там, на подоконнике, стояло с десяток бутылок из-под водки, все "под завязку" наполненные прозрачной жидкостью. Ивана снова усадили на единственный на кухне стул.
— Ты что, не чуешь, как тута воняет кругом? — снова вступила в брань Нюрка, подходя угрожающе к Николаю.
— А, может, энто от тебе так воняет! — парировал дядя Коля.
— Спокойно, товарищи-граждане! — милиционер сделал шаг, встав между Николаем и Нюркой, готовой в него вцепиться.
— Сейчас мы предъявим товарищу вещественное доказательство, — продолжал милиционер…. Подержи-ка Степан, протокол, — обратился он к своему коллеге, протягивая ему планшетку.
Через минуту милиционер уже подавал Николаю стакан, доверху наполненный самогоном.
— Вот! Что это, гражданин?
Дядя Коля осторожно взял стакан, поднёс к носу, понюхал, приподнял выше, посмотрел на свет.
— Прозрачная, как вода! — сказал он. — Токмо ничем не пахнет. Я, ведь, на больничном, уж как вторую неделю. Ничего не чувствую… Антибиотики…
— Не чувствуешь — так попробуй на скус! — взорвалась баба.
— И то верно! — Дядя Коля осторожно макнул в стакан мизинец, облизал, обвёл взглядом присутствующих, внимательно за ним наблюдавших. Все в ожидании его дальнейших действий молчали. И тогда дядя Коля, приподняв вверх плечи, поднёс стакан ко рту, стал медленно пить…
Никто не посмел прервать, пока он не допил весь стакан до дна, и совсем не поморщившись, отдал его Нюрке.
— Ну, что? — не выдержала
— Мене врач говорил давеча, — начал дядя Коля, — Пей, говорит, побольше воды, а то, говорит, у тебе, наверное, камни в печени…
Наступила пауза. Дядя Коля ничего больше не добавил, хотя все ждали его суждения.
— Так что ж, гражданин, вы подтверждаете, что выпили самогон в нашем присутствии? — не выдержал милиционер, переходя в нападение.
Дядя Коля удивлённо посмотрел на него в ответ.
— Какой самогон? Энто? — он показал глазами на пустой стакан, в руках Нюрки. — Вы смеётися! Энто ж вода! На боржом старый похожа, тока без газу. Ежели б самогон был, то должон бы сразу забрать! А энто вовсе не самогон! Вода! Говорил я Ивашке: не умеешь ты самогон варить! И не пробуй! Потому как утерян предками настоящий рецепт! А он всё хотел разыграть меня: могу, говорит, настоящий первач нагнать!..
Милиционеры переглянулись друг с другом.
А дядя Коля продолжал:
— И не стыдно тобе, Нюра, поклёп на родного мужа наводить? Его ж в тюрьму посодют! А ты сама нигде не работа-ашь… На что будешь жить? Мужик он хороший, работяш-шый! Будь с ним поласковей, так и он изменитца! И про самогон забудит… Ты посмотри на мою старуху! Сколько лет мы вместе! Я, грешным делом, хошь и зашибаю часто, ан никогда не услыхал от ей плохого слова… Потому как любит! А вы самое главное в жизни потеряли! И в милицию человека сдаёте! И вся жисть — насмарку! Какия времена мы пережили! Войну прошли! Знамо-дело, и он родился не в лёгкое время… Да и ты… Голодали… Без отца-матери… Детдомы, шпана… Знаю!
Николай выразительно замолчал.
Нюрка заморщилась, стала утирать ладонью слезу, вылезшую из глаза, всхлипнула.
— А ты, Иван, — продолжал Николай, переходя на самогонщика. — Глянь! Много ли ты нажил? Чего ты добился в жизни? Голы стены одне! Помрёшь — что опосля тобе останитца? Никто и не вспомнит! Токмо ты еш-шо молодой… И пока еш-шо не поздно всё изменить… Встань! Когда с тобой старшие говорят! — вдруг закричал Круглов — и мужик, сидевший с понуро опущенным в пол взглядом, будто уже раньше почувствовал, что хотел от него Николай, быстро подпрыгнул, как на пружинах, выпрямился, поворотил взгляд куда-то вбок, к углу, где ничего не было.
— Не лёгкое у вас у обоих было детство! — продолжал Николай свою речь. — И сейчас не легко! Токмо никто вам не поможет — никакая милиция — ежели сами не поможете себе… Ежели не ухватитеся крепко друг за дружку!.. — дядя Коля свёл вместе свои руки и переплёл между собою пальцы, — И тогда токмо сможете выстоять!
Он опять замолчал, взглянул на милиционера, с планшеткой, поворотившего свой взгляд куда-то к окну, мимо ряда бутылок, на подоконнике.
— А ты, сержант, — сказал он, обращаясь к нему, — придёшь домой опосля работы… Жена подаст ужин… Сядешь за телевизор… И что? Даже не подумаешь, что этот, вот, бедолага в энто время будет валяться на нарах с клопами… И всё из-за чего?