Время дня: ночь
Шрифт:
— Почему ты никогда не поёшь? — спросила Люба Алексея, освобождаясь от его объятий.
— Потому что я — псих! — сказал он и сел на край кровати.
— Ну, перестань! Я тебя, правда, спрашиваю!
Она поднялась и тоже села.
В зеркале платяного шкафа её обнажённое тело, без абриса, показалось Алексею толще обычного.
— Не знаю… А зачем обязательно петь?.. — Алексей встал и набросил на плечи халат. — Пойду покурю…
Он вышел на лестницу. Было по ночному тихо. Вишневский поднялся на половину пролёта и сел на верхней ступени.
"А действительно, почему я никогда не пою?" — подумал он.
От ночной тишины и тусклого света, пробивавшегося из-под пыльного плафона,
Каждый звук усиливался, отражаясь размытым гулким эхом.
Вишневский чиркнул спичкой и закурил.
"Эх!" — тяжело вздохнул он, вслушиваясь в отзвук своего голоса.
"Наверное, я не пою потому, что не запоминаю слов песен", — продолжал он думать. — "Ведь для этого нужно делать усилия, напрягать память… А я так давно устал от жизни, что уже ничего не хочется. Да и настроение-то редко бывает хорошим, чтобы петь… Так… влачишь существование зачем-то… Тенденция к импотенции… Вот она — преждевременная старость приходит… Психушка ускорила её приход… Никакой стимулятор не поможет…"
Не заметив как, Вишневский выкурил всю сигарету до самого фильтра, бросил её куда-то вниз, в пролёт между лестницами, и закурил новую.
"Какие тут могут быть теперь песни!" — продолжал он свою думу. — "Самое важное в жизни выскальзывает прямо из-под пальцев! А я буду песни заучивать! Вот, ведь, скажет тоже!.. Только, вот, когда это началось? Ведь я с детства почему-то не мог запомнить ни одной стихотворной строчки… Может быть, это началось с петуха?.. Это… Что, вот, только что это такое это?.."
И Алексею припомнилось детство…
Вот он, маленький мальчик… Ему всего четыре года… Он с родителями живёт в деревне, у дальних родственников, на втором этаже старого деревянного дома, покосившегося на один бок и потому подпёртого под углом длинным бревном. Отец — целый день на работе, с которой возвращается домой всегда пьяный и всегда поздно вечером, когда мальчик уже спит. Алёша — целый день с мамой. Выходить погулять на двор он не любит, потому что очень сильно боится огромного хозяйского петуха, который это чувствует, и, завидев Алёшу, сразу же бросается за ним, чтобы заклевать. Мальчик с криком убегает, прячется… Мать загоняет петуха в курятник… Алёша снова бродит по грязному двору… Ему очень скучно… У него нет ни одной игрушки… Он пробирается вдоль плетня, окаймляющего чей-то огород… Приближается к сараю… Что там — внутри? С трудом открывает дверь — и в ужасе застывает. Прямо перед ним, на деревянном протезе, стоит одноногий лысый мужик — хозяин дома. Он поворачивается к мальчику — и Алёша видит, что мужик — совсем голый. А сзади мужика, в глубине сарая — испуганное лицо матери. Мужик страшно кричит, хватает с верстака топор! Алёша в ужасе бежит прочь, домой, к маме… Но мамы дома нет… Он забирается под кровать, трясётся от страха… Мать ещё долго не приходит. Алёша засыпает… И когда мать его находит и вытаскивает из-под кровати, то оказывается, что одноногий мужик ему привиделся во сне… Многие годы спустя этот сон с какой-то настоятельной закономерностью повторяется, заставляет просыпаться в холодном поту среди ночи. Перед его глазами стоит одноногий мужик, с топором и деревянным обрубком, вместо ноги…
Сигарета незаметно сгорела, обожгла пальцы. Вишневский бросил окурок в пролёт между лестницами, чиркнул спичкой, чтобы снова закурить. Сделав затяжку и не давая погаснуть спичке, он осветил ею торец перил: там, куда не попала краска, перила обнажились жёлтым цветом…
"Ишь, сколько раз красили, и каждый раз ни разу не догадались торец покрасить…" — подумал он.
Спичка погасла. Алексей затянулся сигаретой ещё раз — и его мысли побежали дальше…
Ему припомнилась Нина, с которой у него был армейский роман. Он вспомнил молодую, смеющуюся девушку, с тонкой фигуркой, простую, вот-вот готовую запеть и закружиться среди белых берёз…
"Так, вот почему я не пою!" — будто ударило Вишневского по голове,
"Дурак!" — сказал он вслух и сплюнул на ступеньки.
И ему стало невыносимо тошно от мысли, как цинично он обошёлся с Ниной. И ведь не предполагал тогда, что спустя много лет будет сидеть ночью на лестнице и с горечью вспоминать и сожалеть о прошедшем, которого невозможно вернуть. Не думал, что на самом-то деле он любил её, хотя и такою неумелою любовью, что не смог понять и разобраться в себе…
"Может быть, моё разложение-то началось с того самого момента, когда я оставил её с чемоданами…" — подумал Алексей. — "Может быть, из-за этого-то низкого поступка я несчастлив и подавлен на протяжении вот уже многих лет? И только, вот, сейчас понял это?"
Алексею припомнился разговор с дядей Колей, когда он поведал ему свою историю с Ниной.
"Почему Николай сказал ему тогда: "Здорово ты их надул!" — размышлял Вишневский. — "Да… Главное для меня тогда было надуть, выиграть, победить и даже унизить… И всё это — следуя нормам поведения окружавшей меня солдатни — должно было превознести меня до уровня героя… И покидая армейскую часть навсегда, я знал, что оставляю за собой историю, которую будут после меня вспоминать и передавать из года в год, как анекдот про "бравого солдата"… А получилось наоборот… Я проиграл…
Неужели в победе — одобрение? Почему победителей не судят? Нина, ведь, даже не попыталась меня разыскать… А ведь могла бы… Наверное, и Николай не решился судить… Или не захотел задевать моих больных струн… Потому и ответил так, будто одобрил мой поступок… А ведь при этом не улыбнулся даже… Другой бы долго смеялся… Я, наверное, хотел именно этого от него… Тогда бы я смог как бы списать с себя ещё раз ответственность: ведь, если одобряют, то вроде как прав… Может быть, я и задумался-то над этим теперь по-настоящему и серьёзно только оттого, что Николай не засмеялся… Да, непростой он мужик!.."
И Алексею припомнился образ Николая… Смуглое морщинистое небритое лицо, часто улыбающееся… Узкие щёлки глаз… Неспешная уверенная в себе походка, будто бы — моряка, несмотря на пьяное состояние… Практическая смекалка, какая-то природная изворотливость и, вот теперь — это его новое качество, незаметное на первый взгляд: глубокая человечность и понимание — безо всякой попытки осудить…
"Хорошо бы его ещё раз повидать!" — подумал Алексей. — "Только опасно встречаться — обязательно с ним напьёшься!"
Открылась дверь. Появилась жена.
— Алексей, ты чего сидишь? Я уже успела заснуть! Времени, знаешь, сколько?!
— Иду-иду! — Вишневский бросил в сторону окурок и стал спускаться вниз.
— Вот что, Люба, — сказал он, закутываясь в одеяло, — Надо бы мне отдохнуть от всего… Уехать куда… Возьму-ка я отпуск…
Всю ночь Вишневский провёл в бессоннице из-за комаров. Приходилось несколько раз подниматься, включать свет и, с тапком в руке, выискивать хитрых тварей, притаившихся на тёмных предметах мебели, потолке и стенах. Но сколько Вишневский ни умерщвлял насекомых, оставляя кровавые пятна на месте их гибели, — когда выключался свет и он оказывался в постели, — вновь слышалось комариное гудение; Алексей прятался с головой под одеялом, но долго там пробыть не мог и высовывался подышать свежим воздухом… Комары не медлили сесть на лицо. Вишневский хлопал себя ладонью, ему казалось, что он попадал в цель, но комары, тем не менее, не переводились… Ворочаясь с боку на бок, он то и дело невольно будил жену, которую комары почему-то не кусали, пока, наконец, не понял, что этой ночью спать ему решительно не дано.