Время грозы
Шрифт:
Электричка тронулась дальше. А теперь снова все знакомо. Скоро Ухтомка, почти родное место… Потом Косино, а за ним и Ждановская. То есть — тьфу ты! — Выхино.
Максим вышел в тамбур, закурил. Мысли, которые он старался до времени упрятать поглубже, то и дело выныривали на поверхность. Что мне в этом мире? Почему, вернувшись, чувствую себя чужим? Да понятно, почему, но хочу ли адаптироваться? Суметь-то сумел бы, но хочу ли? Не уверен… Тоска…
Стоп. Это все потом, потом. И об оставленном в других моих мирах тоже —
Дозвониться — а немного освоившись, он решился — никуда не удалось. По родному номеру отозвался сварливый старушечий голос, эта карга — никак не Люся и даже не ее мама. У родителей и вовсе не отвечали. Что ж, столько лет, все поменялось, а уж номера-то телефонные…
Значит, без звонка, улыбнулся Максим. А как? Ну, сойду с электрички, двинусь — пешком, наверное, погодка все балует, — к своему дому. Если стоит еще дом — что, идти в своей подъезд, к своей квартире, звонить в дверь? Нет, конечно. Подумать страшно. Здравствуйте, я ожил. Ха-ха. А хоронили-то кого? Да перепутали…
Кстати, где похоронили, интересно? Кремировали, должно быть…
Нет, это тоже не о том, хотя могилу разыскать надо будет. Не очень понятно, зачем… но тянет туда.
Так, в подъезд не пойду, в квартиру тем более, в который уже раз решил Максим. Устроюсь на лавочке поодаль, понаблюдаю. Время не очень урочное, Люська, скорее всего, на работе… Ладно, посижу, покурю, подожду.
— Станция Выхино, — объявили по поезду. — Переход на Таганско-Краснопресненскую линию московского метрополитена. Уважаемые пассажиры! Будьте внимательны и…
Двери открылись, Максим вышел на платформу, спустился в подземный переход, вынырнул на площадь, огляделся. Да, тут тоже кое-то изменилось — рынок огромный, торговые павильоны, киосков море, опять же повсюду реклама, — но в целом узнаваемо.
Нам во-о-он туда.
Дети, возможно… Идиот, дети взрослые, напомнил он себе, ты их и не узнаешь.
Да и не факт, что они там всё еще живут. Восемнадцать лет, могли переехать. Значит, жду до вечера, а потом хорошо бы бабульку какую-нибудь порасспросить. Бабульки-то наверняка у подъездов сидят, как раньше сидели.
А потом… Потом видно будет.
Потом, наверное, в Измайлово — про родителей узнать. Если повезет — то и взглянуть издали.
Максим вошел во двор, приблизился к родному подъезду, постоял, глядя на него, пару минут, задрал голову, отыскал свои окна. Рамы другие, раньше обычные деревянные стояли, теперь — из пластика.
Развернулся, двинулся на залитую жарким солнцем детскую площадку. Никого, все в тень попрятались. И отлично. А мы тепло любим.
Он сел на лавочку, вытащил сигареты, закурил и принялся ждать.
57. Четверг, 2 августа 2001
К вечеру зной ослаб, на небо наползли сероватые облака. Выползли мамаши с детьми, на площадке стало многолюдно и неуютно, на Максима косились.
Он
Когда вернулся во двор, заморосил дождик. Вот и хорошо, обрадовался Максим — сейчас площадка снова опустеет.
Он забрался в песочницу, под зонтик, сел на корточки — в лагере научился сидеть так, не уставая, хоть сутки, — откупорил банку, сделал глоток, закурил.
Люди возвращались с работы. Женщины шли, как правило, груженые покупками, мужчины всё больше налегке.
Двор заполнялся машинами. Примерно половина, оценил Максим, «Жигули» разных моделей, остальные — иностранного производства. Забавно: раньше увидеть иномарку считалось чуть ли не событием. В мире Бессмертного Сталина их и вовсе не встречается. В мире Верхней Мещоры автомобили тоже в большинстве отечественные, но — совсем по другой причине. А тут вот оно как.
Дождь кончился. Детей на площадку уже не выводили. Скамейку, на которой днем сидел Максим, заняла группка малолеток. Примостились на спинке, тоже пиво сосут. Говорят громко, развязно, никого не стесняются. А уж лексикон…
Да и черт бы с ними.
Пара старух устроилась на лавочке у подъезда. Максим присмотрелся — нет, не узнаёт никого. Вот и третья выползла — тоже незнакомая. Впрочем, с соседями он никогда близкого знакомства не водил. Ни времени не было, ни охоты.
Ишь, как сидят. Даже языки не чешут. Прямо-таки изваяния.
Пора. К родительскому дому надо бы засветло успеть.
Максим подошел к подъезду, вежливо сказал:
— Здравствуйте. А не подскажете, тут вроде Горетовские жили, я только квартиру забыл. Приехал издалека, не виделись сто лет, вот и забыл…
Две старухи посмотрели на него неприязненно, третья продолжала сидеть с отсутствующим выражением лица. Даже головы не повернула.
— Я говорю, Горетовских ищу, — повторил он. — Максима с Людмилой. Дочка у них еще была, Катя. И, кажется, сын.
— Не знаю таких, — сказала одна из бабок. — Иди себе.
— Погоди, Галя, — произнесла вдруг та, что сохраняла неподвижность. — Как это не знаешь? Были такие Горетовские, в тридцать первой жили.
— В тридцать первой, Лида, отродясь Кузнецовы живут, — веско возразила Галя.
— А и не отродясь, ты что?! Жили, жили такие Горетовские! Она вертихвостка, а он не поздоровается никогда, всё бегом, как ты не помнишь!
— Так это когда ж было?
— Да еще в старое время!
— В старое-то время, — вступила в разговор старуха, до того молчавшая, — мы с Галей тут нe жили. Мы при Ельцине переехали.
— При Горбачеве мы переехали, — уточнила Галя.
— Верно, — сказала Лида, — вы-то уж после переехали. При Горбачеве, а то уж и при Ельцине. — Она наконец взглянула на Максима. — А вам они зачем, Горетовские-то?