Время колокольчиков
Шрифт:
– Уверена? – мое заливное про Соню явно не пришлось маме по вкусу. Вообще, довольно сложно врать человеку, который знает тебя дольше, чем ты сам. – Приходи ко мне в гости! Алла со Светкой не будут против! Покутим девочками!
Не было никаких сомнений, что три разведенные женщины знают толк в развлечениях. В отличие от меня – скучной домоседки, не ведающей большего счастья, чем полноценный ночной сон двенадцать часов кряду – мама всегда любила и умела устраивать вечеринки. Уж не знаю, какому дьяволу ей пришлось продать душу, но за половину праздничного дня она умудрялась наколдовать две дюжины
Но мне не хотелось радоваться. И уж тем более жалеть себя. Слушать, что все мужики – сволочи, что Коля меня недостоин, а я не должна расстраиваться.
– Нет, мам, серьезно. Мы только вчера созванивались с Соней, и я сказала, что вероятность нашего совместного празднования Нового года крайне высока, но, сама понимаешь, до сегодняшнего дня ничего точно не было известно. А теперь известно.
– А может, он хочет сюрприз тебе сделать? – по-лисьи сощурившись, бросила мама.
– Что? Кто? – отозвалась я и уже в тот момент, когда слова легли на воздух, поняла, о ком речь. – А, Коля…
Мама кольнула в больную точку. Озвучила то, что нельзя было произносить, иначе, как водится, не сбудется. Иначе станет ясна вся абсурдность предположения, и придется надеяться на чудо, какое вообще не спешит случаться, даже под Новый год.
– Ну, может быть…
Мысль о том, что Коля все-таки приедет, откроет дверь ключом и крикнет: “С Новым годом, Анька!”, удерживала от истерики, успокаивала, баюкала. Вроде как: не все потеряно, надежда еще есть, чем черт не шутит.
– Чем черт не шутит, – покрутила слова на языке, и те растаяли вкусом из детства, свойственным долькам белого шоколада с миндальной крошкой.
Посидев недолго с лицом блаженным, я вдруг осознала противоречие между недавно сказанным и криво слепленной ложью про Соню.
– Будем, значит, втроем праздновать! – глуповатый смех, увы, не смягчил шероховатости неумелого вранья.
Мама глядела на меня торжествующе.
– Приезжай, короче, – сказала она, а уголок рта приподнялся в ласковой ухмылочке.
– Посмотрим, – откликнулась я, поверженная, но все еще упрямая, как рождественский паровоз, только что “ту-ту” не пропела.
В расход пошла селедка под шубой. Телевизор рекламировал пельмени. Беседа заплелась о грядущих праздниках и новогодних базарах, о космических ценах на елки и сложностях выбора подарка Славе. На вираже разговор занесло в компостную яму, где томилась моя работа и карьерные перспективы, но опыт и смекалка помогли вновь вырулить на гладкое шоссе легковесной болтовни, от которой и еда вкуснее, и ум спокойнее.
Когда сытость уже округлила живот и наступила пора выкатываться из маминого дома обжорств, пришел Славка, расцеловал меня, извинился за опоздание и стал распивать с нами мятный чай. Из-за серебряной дверцы холодильника показался вишневый пирог, не оставлявший
Положение дел казалось несправедливым, и я, уже откровенно объевшаяся, стянула тугую веревку с прозрачной крышки, отрезала тоненький пластик и, махнув рукой, мол, была не была, налила еще одну кружку пахнущего смородиновым листом мятного чая.
Упрямо сияла отчаянья искра
Похрустев оберткой, я спрятала очередную конфету в шкаф. Коля, конечно, уже не мальчик, но взрослым, есть подозрение, чудеса нужнее. Именно из этой тяги к неожиданным сюрпризам, внезапной доброте и спутничестве веселого духа, похоже, растут религии.
Он приедет, станет переодеваться в домашние брюки из хлопка и черную футболку с затертой надписью “Iron Maiden” во все пузо, найдет конфету и улыбнется.
Наверное, улыбнется.
Может быть, поворчит о том, что конфете не место в шкафу, схватит ее за хвостик, унесет на кухню и с чувством выполненного долга положит в вазочку.
А может, вообще не приедет. Как написал.
Щелкнуло. Несколько секунд потребовалось мне, чтобы понять: щелкнуло снаружи, а не внутри. Чайник. Чайник закипел.
Криво поставленная елочка топорщилась на меня из угла, требуя внимания. Рядом, нескромно обнажив содержимое, стояла огромная коробка игрушек.
Ни чая, ни кофе мне не хотелось, но я все равно налила кипяток в пузатую кружку, и долго глядела, как испускает дух чайный пакетик. Первые два глотка утопили надежду на новогоднее настроение, и я предалась всеобъемлющей русской грусти с байховым вкусом.
Все вокруг напоминало о несбывшихся мечтах, намекало на то, что грядущий год будет еще тяжелее прежнего. В голове, разогнав снежинки, крутились образы прощального разговора, за которым следовало тяжелое расставание, слезы и жуткие ночи – безнадежные и пустые.
Слева от елки, спрятавшись в черном чехле, стояла Колина гитара, чуть дальше – шкаф с коллекцией Кинга и Лавкрафта, книгами по звукозаписи и программированию, разномастный нон-фикшн о личной эффективности и отдельная полка под фэнтези. Я покрутила в руках третий томик Гарри Поттера, почувствовала себя узницей Азкабана, возжелала, чтобы дементор раз и навсегда выпил душу, и спрятала за книжной стопкой очередную конфету.
Коля в моих фантазиях улыбнулся.
Я улыбнулась в ответ, скорее обреченно, чем радостно. Перестала цепляться за желание провести декабрьский вечер в праздничном воодушевлении, взяла в руки коробку с игрушками и вывалила все на пол. Шарики, укутанные мишурой, скромно звякнули, сверху на разноцветную кучу свалился плотный колтун гирлянды.
Ветки царапали пальцы, липли смолой, когда, пыхтя и чертыхаясь, я прокладывала гирлянду поглубже к стволу. В середине процесса, исколотая и вспотевшая, я наконец сдалась, приложила пахнущие хвоей руки к лицу и разрыдалась.
Елка с кишкой гирлянды смотрела на меня непонимающе и как будто бы извинялась.
– Да ты-то тут при чем? – сморкаясь, бросила я в ее сторону, осознавая всю глупость ситуации и даже спасаясь ею.
“А, ну ладно”, – как будто бы ответила елка, оставив меня без поддержки.