Время колокольчиков
Шрифт:
Я бы на нее обиделась и даже выкинула в окно, если бы та не была елкой. А так, чего взять с этого срубленного дерева?
В неравный бой с хандрой вызвалось вступить белое вино сорта совиньон блан из урожая, собранного, как следовало из текста на этикетке, в солнечный день на Чилийских плантациях. В качестве артефактов, наделяющих доблестного Рыцаря Вина дополнительными скиллами, выступили имбирные печеньки-звездочки и славная подборка рождественских песен.
Спустя полчаса я, слегка хмельная, уже улыбалась и маршировала к елке под “Christmas In Killarney” Бинга Кросби, вооруженная надетой
Жизнь похорошела, и тишина, повисшая между мной и Колей, казалась теперь океаном возможностей, где в новогодний вечер в самом деле случаются чудеса, взрываются хлопушки, открываются двери, и свободолюбивые возлюбленные возвращаются из столицы домой. Фантазия была так сладка и приятна, что даже эротическая с ней не сравнится. Она вспыхивала нюансами, живыми картинками, ощущениями на нагих ключицах: вот я просыпаюсь, снег валит за окном клочьями, в комнате пахнет елкой и мандаринами, будильник не мучает уши, я просыпаюсь тогда, когда сон сам мягко тает в синтепоне подушки, иду умываться, вода журчит, плещется, из-за нее не слышно, как повернулись ключи; протирая лицо полотенцем, улавливаю странный шум в коридоре, опасливо выхожу из ванной и там, мучая молнию на заснеженных меховых ботинках, стоит Коля, улыбается, мнет в руках свернутые в нелепую упаковку цветы…
“Зу-зу”, – телефон неприятно завибрировал и секунду спустя разорался поверх томного пения Синатры противным тилиньканьем.
– Да? – нехотя пробурчала в трубку. Беспокоит начальство.
– Здравствуйте, Анечка. Тридцать первого в итоге работаем.
– Что? Почему? Два дня назад ведь решили, что не работаем, – протестую я, присаживаясь на уголок дивана, едва не раздавив стеклянную Снегурочку. Фантазия со сладостным утром без будильника развалилась как песочная башенка, оставленная в компании с деструктивным ребенком: бах – смята башенка, ты-дыщ – треснул фундамент.
– Мы не решили, – раздраженно откликнулась Мэри. – Я говорила, что есть такая вероятность, но Павел Михайлович надумал устроить новогодний капустник. Нужно как можно скорее анонсировать мероприятие в социальных сетях. Наш маленький бэнд будет там петь, – и она заливисто рассмеялась.
– А программа есть?
– Да, нужно, чтобы вы придумали программу, Анечка. В смысле нужно красиво это оформить. Что у нас новогодний капустник, будет живая музыка, специальное меню и фотограф.
– Будет фотограф? – с сомнением спросила я, понимая, куда клонится эта рябина.
– Вы нас сможете пощелкать? Буквально недолго, пока выступаем.
Однажды в ненастный будний день, не исключено, что в понедельник, вездесущий мелкий черт словоблудия дернул за язык, и я проболталась Мэри о скромном своем увлечении фотографией. Она с интересом выслушала мой вдохновенный монолог о фокусных расстояниях, тушках и портретниках и предложила поснимать одно из грядущих мероприятий.
На следующий день, вооруженная и вдохновленная, я сделала несколько снимков, чтобы оценить обстановку. Дома с экрана старенького ноутбука на меня глядели шумные кадры со свекольными лицами.
К великой радости, мероприятие это не состоялось, но вот прошел месяц,
– Мэри, я не уверена, что у меня получится, ведь я раньше никогда не снимала в помещениях… – начала я.
– Ну, вы не пишите в анонсе “профессиональный фотограф” или что там еще. Мы и на телефоны пощелкаем. Будут разные фотографии потом. Ничего страшного. Долго снимать не нужно, так, портретик каждому гостю и нас, пока поем на сцене. Это на добровольных началах, за плохие фотки штрафовать не буду, – и снова заливистый смех, выдававший выпитый перед звонком бокал предпраздничного игристого. Мой же Винный Рыцарь скоропостижно оставил пост со словами: “Ну нафиг, разбирайтесь-ка с этим дерьмом сами”. На смену ему пришли демоны компромисса.
“Ну что ж, – подумала я, – может, и к лучшему. Раз Коля не приедет, займусь работой, останусь на капустник, а потом, вернувшись домой, экстерном пройдусь по личной праздничной программе. В конце концов, двух-трех часов вполне достаточно, чтобы напиться до беспамятства, поплакать в подушку и, путая слова, спеть гимн после поздравительной речи президента”.
Мэри, угадавшая мои мысли, добавила:
– Я вас, Анечка, ни в коем случае не задерживаю до талого тридцать первого. Программа начнется в семь, к восьми мы отпоем основное, будет перерыв. В восемь уже можете идти. С утра выспитесь, разрешаю прийти попозже, хоть к двенадцати. Но не забудьте, что нужно еще распечатать меню.
Не в силах спорить, я согласилась со всем предложенным, и если бы Мэри попросила переписать на нее движимое и недвижимое имущество, то я, пожалуй, сама села бы за руль, приехала к черту на кулички и поставила бы неровные закорючки во всех документах, потому что устала плыть против течения.
Когда смартфон уже не лип к уху и вокруг воцарилась тишина (или то, что считается тишиной в панельной многоэтажке), я постояла некоторое время, бездумно вглядываясь в окна соседнего дома, где мигали цветастые занавески, и, осознав, что нужно что-то делать, отправилась на кухню.
Обжорство одолело меня. Я закидывала в рот и то, и это без разбора, почти не чувствуя вкуса, каждый раз надеясь, что новый кусочек удастся прочувствовать, что сосочки языка проснутся и станут работать как надо. В расход пошла прикупленная к празднику сырокопченая колбаса на тонких ломтиках хлеба вприкуску со свежим огурцом, морской салат из водорослей в узенькой шайбе, слегка зеленоватые по краям клементины и крупный кусок вишнёвого торта, заботливо сложенный мамой в прозрачный контейнер из-под шоколадного зефира.
Назад к елке я отправилась с чашкой кофе в руках и горсткой имбирного печенья, производитель которого обещал на упаковке мне “вкус Рождества”. Ну-ка, где там ваш вкус Рождества? Требую Рождества!
Глаза отказывались смотреть в сторону вполовину наряженной елки.
Весь вечер после звонка Мэри я тщетно пыталась вернуться в состояние предпраздничной эйфории, пускала в ход Синатру, а он срывался на «Moon River», выгоняя меня на балкон курить и мерзнуть, прятать поочередно руки в карманы наброшенной куртки и ждать, безнадежно ждать запропастившуюся радость.