Время красного дракона
Шрифт:
— В пропеллер, — поправил Кузьму Гришка Коровин.
— А я и хговорю: в порпеллер! И саданул я, значится, жаканом. Я ить дробиной белке в зырчок попадаю. Всея бензина в порпеллере сразу захгорелась и взырвалась. Летчик-то поднял руки. Мол, сдаюсь, мил мой! Приносю извинения дупломатические. Я, значится, увел на землю пленника, сдал под полную расписку в сельсовету.
— Мож, Кузьма, ты и документ предъявишь? — поинтересовался Держиморда.
— Дохкументу имею, она при мне, — начал отвинчивать Кузьма металлическую пятку на прикладе берданки.
Под латунной пяткой
— Дыднако, дед не врет, — сказал полудразнительно Держиморда.
Порошин подытожил результаты:
— Кузьма говорил правду, други. И парашют я видел сам. Он лежит на полатях в землянке, на бугре. Случайно я сегодня наткнулся на избу-пещеру.
— В наказанию за просмешку понесеть парашуту на Лосиный остров Держихаря! — заключил Кузьма.
— Да вы што? У меня грузу боле всех, — взмолился Держиморда.
Метрах в пятидесяти от костра на кедре прыгала белка. Майкл долго наблюдал за ней и вдруг улыбнулся:
— Окей, Кузьма! Стрельни белке в глаз. Попадешь — поверю!
— Ежли промажешь, потащишь свою парашуту сам, — мешал прицеливаться деду Держиморда.
Прогремел выстрел, белка, штопоря, упала на хвойный муравейник. Все бросились наперегонки к подбитому зверьку. Майкл схватил белку первым:
— Окей! Точно в глаз. Чудо, как русские говорят.
Дед Кузьма запыжился, жестикулируя:
— Энто што? Я мохгутен из хграблей стрелять, без ружья. Любохго коршуна сбиваю из хграблей однейным выстрелом!
По причине отсутствия на острове граблей эксперимент не состоялся. Порошин прилег возле костра, закрыл лицо от комаров и мошкары шарфиком, задумался. Чего только не увидишь в глубинах народа? И объяснения не найдешь. Дед Кузьма гордится, что вместе с Эсером изрубил Самуила Цвиллинга — уральского революционера, лидера большевиков в годы гражданской войны. Но Кузьма хвастается горделиво и тем, что спас комсомольца-летчика. Аэроплан дед, наверно, не подбивал, привирает, как и про стреляющие грабли. Леший мог быть не силой нечистой, а обыкновенным лесным, снежным человеком. Вынырнул, должно быть, из тины и водорослей этот болотный тип, а дед Кузьма со своим внуком Володькой приняли его за лешего. Пулемет, винтовку, маузер, офицерскую шашку и патроны старый хрыч прячет совсем не для борьбы с советской властью. И невозможна такая борьба. На островке, среди топей Васюганья оказались не враги советской власти, а люди гонимые. И, в общем-то, хорошие люди, кроме одного — Держихари.
Однако Порошин и Гришка Коровин не подчинились указанию и уговорам Антона Телегина — ликвидировать Держиморду и тем более Майкла. Несколько раз тайком они обсудили предложение Антона и отвергли его.
— У Антона свои соображения, у нас — другие, — утвердил Гришка.
На четвертые сутки пребывания на острове дед Кузьма запалил на буграх к ночи три
— Чую, не пройдем с грузом через топь, — говорил и Коровин.
Кузьма подтверждал:
— Тута, знаючи, на лодках пройтить проще. Не суетитесь, прийдуть за нами на плоскодонках. Дед Мухомор с Малашей как пить дать — появются. Я им соли и батисту наобещал, оне миня ждуть.
— Где они хлеб добывают? Сколько их там? — допытывался Порошин.
— Всехго-то три семьи, три скита. Рожь оне сеють, орехами кедровыми живуть, картошкой, брюквой, охотой на лосей. И прирученные лоси у них в большом размножении. Пьють сталоверы молоко лосиное. Курицы и хгуси у них имеются, кабанчики, овцы, пасеки. Да ить и хголодуха бываеть от заморозков, от ветра-сиверка. И селебро плавють. Посуда всия у них из селебра. Да ин пользовать не можно — выбросють. Мы для них — похганые.
Тамо для хгостей отдельная изба — похганая. Оне в нее не заходють. На отшибе хата. А крестются сталоверы двумя перстами.
— Ты как с ними, Кузьма, познакомился?
— Дед Мухомор мой родич, стало быть.
— Когда они там поселились?
— Аще при царе-батюшке, царствие ему небесное.
— Они по топям ходят, как мы?
— Ни, в болотоступах плетеных. А чаще верхом на лосях. На сохатых верхом нашу путю за неделю миновать можнучи. В обратную тропу оне лося мни верхового дадуть. А сохатый к ним сам опосля возвернется.
— А охотники зимой к ним случайно не пробиваются?
— Ни, пузырить болото, опасно. Не замерзаеть натвердо.
— А водка у них водится, самогон? — страдальчески вопросил Держихаря.
— Водочки и самогону нетути. Ин брагу, дыднако, варють.
Дед Кузьма приволок из пещеры-хаты на восточный мыс парашют, туда же перенесли мешки с грузом, разожгли еще один костер. В полночь из темноты к мысу выплыла плоскодонка, на которой стоял седой старик в белом одеянии, держа в руках шест.
— Энто я, Мухомор, — поднялся от костра Кузьма.
— Людишки божьи? — спросил седой старикашка, не выходя из лодки.
— Людишки похганые, но опальные, — ответил Кузьма.
— С чем пожаловали?
— Соли привезли, пороху, ниток, тряпки-платки.
— Гостей не примем, пущай проживают на твоем острове, Кузьма.
— Людишки-то не от сатаны, Мухомор. Даст бог, озарятся верой вашей.
— Скоко раз говорено, Кузьма: поганых не принимаем.
— Оне от Серафима, Мухомор.
Из ночи выплыли еще две плоскодонки. На одной был здоровяк-юнец, на другой — русокосая девица лет двадцати, в платке, подвязанном по-старушечьи. Девица ширнула легонько Мухомора своим шестом:
— Потребно поговорить с ними, дед.
— Я супротив, Маланья, — настаивал на своем дед Мухомор.
Девица не послушалась Мухомора, подогнала плоскодонку к берегу, выпрыгнула, подошла смело к полыхающему костру. Мухомор и богатырь-юнец последовали за ней.
— Здравствуй, Малаша! — снова поклонился Кузьма.
— Кажите товар, — приказала девица, ответив деду Кузьме легким поклоном.
— А ты чем платить станешь? В червонцах мы не нуждаемся, — выступил на шаг вперед Держиморда.