Время орка

Гарин Дмитрий

От неожиданного, сокрушительного удара Ош повалился на землю. Во рту сразу возник солоноватый вкус крови.

— Надеюсь, ты доволен, тупица?! — крикнула Зора. — Потому что я еду с тобой!

[1] Вивексия — радикальный метод лечения, включающий в себя рассечение тканей больного, то есть хирургическая операция.

Глава одиннадцатая. Беглецы

Что есть благодарность потомков перед безжалостной поступью времени? Какое

деяние устоит перед пыльным дыханием истории? Какая жертва не будет забыта? Кто станет в глазах грядущих поколений мессией, а кому уготована роль тирана? Память коротка и недолговечна. Она часто предаёт и обманывает нас.

«Записки скитальца»

Темнота. Что-то коснулось плеча. Невыносимо холодное, как сталь, что веками томилась в недрах древнего ледника, впитав в себя частичку его морозной души. Эдуарду захотелось вскрикнуть от боли, но он не смог. Голос покинул его.

Разлепив веки, он увидел лишь туман. Сначала юноше показалось, что вокруг всё ещё Сокрытая долина. Клубящаяся, закрывающая небо белизна была здесь обычным делом. Однако он быстро понял, что ошибся. Туман был чужим. Незнакомым. Пугающим.

Его снова что-то толкнуло. Холодное и злое. Эдуард попытался оглянуться, но всё, что он успел увидеть, — это массивный тёмный силуэт, тонущий в молочных облаках. Он не один. В тумане что-то было, что-то двигалось.

Шаги. Они сливались в монотонное шуршание. Только теперь он услышал их.

Ощущения были странные. Тело стало невесомым. Разум словно простирался за пределы своей смертной оболочки.

Огни в тумане. Он сразу узнал их холодный свет. Именно так полыхали глаза Хэнка, мёртвого товарища, устами которого с ним говорил столь же мёртвый отец. Сотни, даже тысячи глаз, устремлённые куда-то вдаль. Тяжёлые тёмные латы, каких Эдуард никогда ещё не видел. Измождённые, бледные лица иссохших мертвецов, нет, даже призраков. Раскачиваясь из стороны в сторону, они брели через туман в одном направлении, словно что-то впереди их манило, подчиняя своей воле.

А потом в уши потекли голоса. Страшные. Безумные. Мёртвые.

— Сражаться… Не отступать… Не сдаваться… Истребить… Должны… Всех до единого… Истребить… Истребить… Истребить…

Он ощутил их чудовищную ненависть, их страх, их боль, их отчаяние.

Забыты. Забыты всеми. Прокляты. Одиноки.

Они манили его за собой. Их незрячие глаза видели далёкую цель, крохотную точку на горизонте, горящую зловещим красным огнём. Звезду, казавшуюся живой.

* * *

— Эд!

Звук собственного имени рассеял страшное видение. Реальный мир безжалостно обрушился на Эдуарда лавиной мучительных ощущений.

Не совсем понимая, что происходит, он инстинктивно перевернулся на бок и истошно закашлялся, исторгая из себя тошнотворно тёплую воду. Прежде чем Эдуард смог остановиться, его вырвало.

Чья-то рука небрежно постукивала его по спине. Обернувшись, он разобрал в полумраке довольное лицо Ярви.

— Хорошо, что ты очухался, — вор говорил тихо, почти шёпотом, — не хотелось мне отгрызать твою руку.

Сначала Эдуард не понял, что имел в виду напарник, но, когда попытался подняться, быстро вспомнил про сковывавшую их цепь. Как оказалось, заточку Ярви потерял ещё в начале заплыва.

— Ну

и тяжёлый ты, парень. Еле вытащил тебя из воды.

Эдуард рассеянно огляделся, словно опасаясь увидеть продолжение ужасного видения. Однако шагающие сквозь неведомый туман мертвецы, видимо, не пожелали преследовать гостя в реальном мире. Его не покидало чувство, что он уже где-то видел их страшные чёрные доспехи, но воспоминания ускользали от него.

Во мраке тонула пещера, размеры которой сложно оценить. Темнота в ней была бы абсолютной, если бы не похожая на кривую молнию трещина, через которую пробивался тусклый солнечный свет. Шириной с палец, она явно выходила на поверхность, но выбраться через неё казалось невозможно.

Пол в пещере был влажным и тёплым. От узкого затопленного хода, откуда выбрались беглецы, поднимался пар, согревающий воздух. С причудливых каменных сосулек, нависавших над головой призрачными тёмными копьями, то и дело срывались капли воды.

— Спасибо, Ярви, — голос Эдуарда чуть дрожал, — ты уже второй раз выручаешь меня.

Татуированная рука грубо зажала ему рот.

— Говори потише, идиот, — прошипел вор, указывая на светлую трещину в стене. — Мы не знаем, куда она выходит. Они могут услышать нас.

Трёхпалый был прав. Эдуард в сердцах выругал себя за глупость.

— И не обольщайся на свой счёт, лордёныш. Я просто спасал свою шкуру. Твоя благородная туша чуть не утащила меня на дно.

— Что теперь? Плывём дальше?

— Нет, — казалось, Ярви весь превратился в слух, — подождём. Едва ли они станут нас искать дольше суток.

Так они и сделали. Сковавшая их руки цепь доставляла массу неудобств, но избавиться от неё пока не было никакой возможности. Попытка разбить колодки камнем создала бы слишком много шума. К тому же возможные травмы могли усложнить дальнейшее бегство. Будь у них отмычка, Ярви мог бы попробовать отпереть грубые замки, но у них не было ничего, что хотя бы отдалённо напоминало этот скромный инструмент воровского промысла.

Дабы убить время, они перешёптывались о каторге. Слова превращали тёмные, затхлые тоннели в безвозвратное прошлое. Так беглецы закрывали ту страшную главу жизни, чтобы никогда больше не возвращаться к ней.

— Если пещера существует, значит, ему тоже удалось бежать, — предположил Эдуард, когда речь зашла о том таинственном заключённом, путём которого они сами теперь шли.

— Солис его знает, — скептически ответил Ярви. — Может, и так, а может, он утонул или накормил волков в местных лесах. Кто ж его теперь разберёт?

— Так он был один?

— Ну да, счастливчик. Дед, с которым он делил штрек, захворал незадолго до дня купания, и стражники оставили этого хрыча в шахте.

Счастливый случай позволил Ярви выведать секрет подводной пещеры. Сам Трёхпалый не знал о беглеце ничего, кроме того, что он вроде бы «отличился» на войне, за что его и упекли в шахты на всю оставшуюся жизнь.

За отрывистыми разговорами время тянулось, как густеющий мёд. Есть в пещере было решительно нечего, зато пресная вода присутствовала в избытке. На второй день, после неспокойного сна, Эдуард почувствовал внутри такую пустоту, что жалкий тюремный паёк представал в памяти манящим деликатесом.