Время умирать. Рязань, год 1237
Шрифт:
– Ничего с княжной у нас не было. Это запомни. Перуном и Христом клянусь. Просто поговорили о Федоре. Мне он тоже не чужой был. Поплакала Евпраксия, не без того. Но теперь успокоилась. Вишь, заснула даже.
– Вот и я дивлюсь, – торопливо закивала Пелагея. – Почитай с самой смерти супруга толком не спит княжна, а если и спит, так мечется вся, видно, сны дурные покоя не дают. А тут, поди ж ты, спит, как ангел.
– О том и говорю. – Ратьша помолчал чуть, потом добавил: – Но что был я здесь, знать никто не должен. Проболтаешься,
Пелагея испуганно прикрыла рот ладонью, не зная, что ответить.
– Поняла? – глухо рыкнул Ратислав и глянул на мамку взглядом, от которого слабели ноги и у видавших виды воев.
Та мелко закивала. На глаза навернулись слезы.
– Вот так. Девку упреди, не забудь. А лучше отошли куда подальше. Со стражником я сам разберусь, а больше никто ничего и не видал.
Ратислав повернулся, сделал шаг к лестнице, оглянулся на трепещущую в страхе Пелагею, добавил:
– Княжну с княжичем береги как зеницу ока.
Сказав это, он начал спускаться по лестнице. Поравнявшись со стражником, стоящим внизу и пялящимся на него с откровенным любопытством, буркнул:
– Со мной пойдешь. Хватит здесь, в хоромах, отсиживаться.
Тот обрадовался, но и смутился. Сказал в замешательстве:
– Меня начальник охранной сотни сюда ставил. Сам понимаешь, воевода, без его приказа уйти не могу.
– Договорюсь с ним. Прямо сейчас к нему и пойдем. Но то, что я в покоях княжны был, о том знать не должен даже сотник.
Ратислав остановился, уперся все тем же тяжелым взглядом в гридня. Тот взгляда не выдержал, опустил глаза в пол, выдавил с трудом:
– Понял, воевода…
– Вот и ладно. Пошли. Да, и как звать тебя, скажи.
– Семеном нарекли, – все так же потерянно ответствовал парень.
– Ну так с нынешнего дня будешь у меня в меченошах, Семен.
– Благодарю, боярин, – сразу воспрял гридень и попытался поясно поклониться на ходу, едва не воткнувшись головой в угол, который они как раз обходили.
– После поклонишься, – проворчал Ратислав, ускоряя шаг. – А сейчас недосуг.
Уладив дела с начальником охранной сотни, вышли во двор. На улице стало еще ветренее. С неба полетел мелкий льдистый снег. Подхваченный ветром, он сек лицо, заставляя отворачиваться. Все Ратьшины спутники уже были здесь, укрылись от снега и ветра за закутом большого крыльца. Давно, видно, ждут, повиноватился перед самим собой Ратьша, но виниться перед свитскими не стал – невместно. Сказал только Первуше, кивнув на топчущегося позади Семена:
– Помощник тебе. Тож при мне меченошей будет.
Первуша оценивающе глянул на ладного гридня, одобрительно кивнул.
– А теперь по коням, – сказал Ратислав уже всем. – На Ряжскую улицу. По ней до Борисоглебской. Там, чаю, Дарко нас встретит.
Почти бегом, отворачиваясь от секущего ветра, Ратьшины свитские устремились к коновязи, наспех обмели припорошенные
Улицы Столичного града были почти пусты. Пусты и темны. Воинские люди еще с вечера отправились на определенные им места у крепостной стены. Жители затворились во дворах, томясь в ожидании страшного. Только конные посыльные изредка попадались навстречу. Факелов зажигать не стали, дорогу отыскали бы и с закрытыми глазами. Кроме Гунчака и Первуши все остальные были местными.
До пересечения Ряжской и Борисоглебской добрались быстро. На перекрестке остановились: надо было выяснить, где остановилась сотня Дарко. Сотник и впрямь позаботился о встрече воеводы, оставив здесь гридня. Не сразу его приметили, тот укрылся от ветра за углом ограды ближнего двора. Но, услышав стук копыт по деревянной мостовой, гридень выбрался из своего убежища и замахал подъезжающим рукой.
– Сюда, боярин, сюда! – закричал, перекрикивая шум ветра. – Вон та усадьба! – показал вниз по улице на белеющие свежим тесом солидные, изукрашенные резным узорочьем ворота.
Подъехали к воротам. Забор из ошкуренных сосновых бревен, заостренных сверху, оказался тоже не низким, пожалуй, поболе двух саженей. Встречавший их гридень опередил, бегом подскочил к воротам, застучал в правую створку рукоятью плети. Та открылась почти что сразу.
Открывал ворота тоже воин из сотни Дарко. Сам сотник сбежал с высокого теремного крыльца, когда Ратислав и его сопровождающие уже спешились и привязывали коней к коновязи, возле которой стояло с полтора десятка лошадей, благо место позволяло. И вообще двор, в который они въехали, оказался весьма обширен. Видно, непрост был его владелец.
Скорым шагом приблизившись и отдав легкий поклон, Дарко жестом гостеприимного хозяина указал воеводе на крыльцо, сказал:
– Располагайся, боярин. Место тебе и княжичу приготовлено. Да и остальным хватит, хоромы просторные.
– Чей двор? – направляясь к входу и впрямь немаленького терема с высокой подклетью и верхним жильем, с пристроенным гульбищем, спросил Ратислав.
– Гость муромский, – ответил сотник. – Как понял, что на засеках татар не удержим, отъехал восвояси со всеми домочадцами. Оставил только троих дворовых, чтоб за хозяйством приглядывали. Так что, считай, вся усадьба в нашей воле.
– То ладно, – кивнул Ратьша. – Следи только, чтоб вои чего не порушили, не пожгли. Чтоб хозяин, вернувшись, обиду не предъявил.
Сказал и подумал: «Будет ли куда возвращаться хозяину, а тем паче будет ли кому обиду предъявлять?..»
О том же, видно, подумал и Дарко, но вслух ничего не сказал. Да и то, воев должно в любом разе держать в строгой узде, вернется хозяин аль нет.
– Лошадей остальных где поставили? – спросил еще. – Кроме этих, – мотнул головой в сторону коновязи.