Время умирать. Рязань, год 1237

Баранов Николай Александрович

– А это подкрепление наше, – усмехнулся. – Отдаю их под твою руку.

Оглянулся посмотреть, как княжич воспримет такой поворот. Тот повел себя вполне спокойно. Молодец!

– Вот сразу и бери их с собой. Пусть к службе привыкают.

Первуша заулыбался. Он, конечно же, узнал сына великого князя.

– Ну, пошли… – Это уже отрокам. Он еще раз улыбнулся, как это умел: по-доброму, располагающе. – Пошли службу исполнять.

И они только что не бегом двинулись к палатам, в которых засел рязанский тысяцкий, знавший, где обосновались чернецы-воины. Уже на ходу Первуша подозвал Воеслава, что-то сказал ему, махнув рукой в сторону гридницы.

Должно быть, послал парня передать Ратьшин приказ сотникам явиться для доклада.

Ратислав собрался снова подняться на стену, посмотреть, как там татары. Однако только он собрался к коновязи, хотел проехать на свободной лошадке до восточной стены (именно там осадников было больше всего), как увидел спускавшегося с крыльца Гунчака. Половецкий хан явно направлялся к нему. Что ж, подождем. Гунчак подошел. Облачен он был в русскую кольчугу двойного плетения, с оплечьями и нагрудником поверх нее. В русский же остроконечный шлем. Не иначе великий князь расщедрился, выдал из личных запасов. Чем же это взял его хитрый степняк? На поясе у хана висела изогнутая сабля в не слишком богатых ножнах. Видно, биться ей Гунчаку было сподручнее. Бедра и голени ничего не защищало. Ну, это понятно, не в конный бой идти, на стене стоять. Сам Ратьша тоже кольчужные ноговицы надевать не собирался. А вот кольчугу и шлем, наверное, надеть надо: быть убитым или пораненным шальной стрелой, пока разглядываешь врага, обидно.

– Здравствуй, воевода, – улыбнувшись, поприветствовал половецкий хан Ратьшу.

– И тебе здравствовать, – не слишком ласково отозвался тот.

– Великий князь велел мне при тебе быть. – Улыбка Гунчака немного подувяла.

– Знаю, – кивнул Ратислав. – Юрий Ингоревич сказывал, ты хочешь татар бить? Верно то?

– Верно. Любить их мне не за что. Я уж тебе о сем поведал. Иль не веришь мне?

– Не скажу, что совсем не верю, обижаться на татар у тебя причины и правда имеются, но и опаска относительно тебя остается. Сам должен понимать.

Гунчак пожал плечами, невесело усмехнулся и кивнул.

– Так что пригляд за тобой будет, – продолжал Ратислав. – Потому не обижайся.

– Понимаю, – еще раз кивнул половец. – Какие уж тут обиды.

– Вот и ладно. А пока при мне будешь. Ты же с татарами булгарский Биляр осаждал?

– И не только, – криво улыбнулся Гунчак.

– Вот-вот, – кивнул Ратьша. – Значит, все повадки и приемы их в осадном деле должен знать. Так?

– Все не все, но кое-что видел.

– Ну, мы-то в этом деле их вообще пока не видали, так что будешь объяснять все, что они делать будут. И что придумать могут.

– Постараюсь, – серьезно кивнул половец.

– Тогда так… – Ратислав на мгновение задумался, потом продолжил: – Сейчас поднимемся ко мне в светелку, там в бронь облачусь от греха. А потом на восточную стену поднимемся, посмотрим, как там татары, чего делают. А ты мне объяснишь, вдруг я чего не пойму.

Гунчак еще раз кивнул.

– А пока… Кстати, ты уже трапезничал сегодня?

Половец было задумался, но Ратислав ждать не стал, предложил:

– Пока зайдем в гридницу, пожуем что-нибудь, а то у меня с ночи маковой росинки во рту не было.

– Я тоже не ел, – вспомнил наконец Гунчак. – Так что с удовольствием поддержу тебя в сем деле.

– Тогда сделаем так. Ты сразу идешь в гридницу, заказываешь девкам еды на двоих, а я в бронь облачусь и спущусь к тебе. Эх, Первушу отослал некормленого, – добавил Ратьша с досадой. – Ладно, вернется – накормим. Аль сам о себе позаботится, не маленький,

чаю. Ладно, ступай.

Ратислав поднялся к себе, облачился в доспех, отчищенный и смазанный уже меченошей, опоясался мечом. Подумав, натянул подшлемник, взял шлем, но надевать пока не стал. Спустился в гридницу.

Гунчак сидел за боярским столом. Дворовые девки споро выставляли перед ним тарелки со снедью, кувшины с питьем. К трапезе половецкий хан пока не приступал – ждал Ратислава. Ратьша уселся рядом со степняком, не чинясь, налил в чашу, стоящую пред Гунчаком, ставленого меда, плеснул себе, чокнулись, выпили, принялись за еду. Ратислав поел быстро, так как снедало беспокойство: что там татары. Половец, по обычаю, ел не спеша, потому боярину пришлось ждать: торопить гостя – верх невежества. Хотя а был ли Гунчак гостем? Подумав, Ратьша решил, что теперь, после приговора великого князя, наверное, да.

Как только Гунчак закончил с едой, Ратислав в нетерпении вскочил с лавки, хлопнул половца ладонью по оплечью.

– Теперь на восточную стену. Чаю, оттуда татары на град полезут.

– Пешком пойдем? – Гунчак тоже поднялся на ноги.

– Поедем, конечно, – усмехнулся Ратьша, помня нелюбовь степняков к пешей ходьбе. Они до соседней юрты, до которой всего-то и было с сотню саженей, и то верхом добирались. – Поедем. У коновязи свободные лошади всегда стоят. А своих пока седлать не будем, чего их томить. Кстати, князь Юрий дал тебе коника?

– Из своей конюшни. – Гунчак не сдержал довольной улыбки. – Конь – огонь. Чудных статей.

– Хорошо. Пошли к коновязи.

Взяв оседланных коней, которых конюхи всегда держали у коновязи для срочных нужд княжьих людей, они проехали Столичный город поперек по широкой Спасской улице и добрались до Исадских ворот, одного из двух проездов в восточной стене. Воротная башня здесь была самая могучая из всех воротных башен Рязани. Мощнее даже Пронской. В три боевых яруса. Два нижних яруса, как и стены, были сделаны из засыпанных землей и камнями клетей. Третий ярус – срубной. Наверху – боевая площадка, накрытая четырехскатной крышей с чередой бойниц и заборол. Верхний ярус выступал над нижними обламом для кругового подошвенного боя. Проезд шириной в две сажени запирался двустворчатыми воротами из толстенных дубовых плах, обитых листовым железом. На внутреннем выезде имелись точно такие же ворота. В середине проезда путь перегораживала кованная из толстых железных прутьев, опускающаяся сверху решетка. Мост через ров разобран. От него остались только опорные быки.

Стена с напольной стороны города тоже отличалась устрашающей осадников мощью. Глубокий, в три сажени и широченный, в восемь саженей ров, плюс крутой, политый водой, превратившейся в лед, пятисаженный вал со стеной по его гребню. А стена была не просто стеной.

Когда-то давным-давно, когда Рязань только начала строиться, ее окружал простой дубовый тын. Но город рос, требовал более солидных укреплений, и следующую стену делали уже из городней – состыкованных друг с другом срубов, заполненных глиной, песком и камнями. Потом эту стену надстраивали, перестраивали, углубляли рвы, насыпали валы. Стена и вал становились выше и толще, ров – глубже. Эту стену три с лишним десятка лет назад разрушил и пожег великий князь Владимирский Всеволод Юрьевич, прозванный Большим Гнездом, отец нынешнего владимирского князя. Рязань тогда была разорена и сожжена. Ладно, население стольного града владимирцы вывели из-за стен. Увели во владимирский плен и ее князей с вятшими людьми.