Время, задержанное до выяснения
Шрифт:
Тогда рука нашла приют на колене верзилы, который спросил:
— Что это за номер такой, пятый?
— Это пошло от фашистской Фаланги генерала Франко, — объяснил офицер.
— А-а, — сказал верзила и потянулся к Марылиной коробке за новой порцией конфет.
Въехали в туннель, в купе стало темно и слышно было, как Марыля дала по рукам верзиле, который ошибся и вместо коробки полез в другое место. Кончился туннель, пришел контролер, проверил билеты и сказал кому-то, кто стоял в коридоре, что свободное место в купе только одно.
Между
— Просто верить не хочется, — сказал он, — до чего недоброжелательна — чтобы не сказать: дурно воспитана — наша нынешняя молодежь. Я ведь вас спрашивал, — и тут он обратился к верзиле, — не найдется ли здесь свободное местечко, а вы даже не соизволили ответить.
— Да когда тут положено сидеть троим, — ответил верзила, — а нас было четверо, вы — пятый.
— Не пятый, — ответил толстяк, — а четвертый.
(Вероятно, он не заметил маленького Юзека, который прикорнул у окна.)
— Да какая разница, — не соглашался верзила, — вы за двоих сойдете.
— Какое нахальство! Просто в голове не укладывается! — возмутился толстяк.
— Какое там начальство?! Рабочий класс — прошу любить и жаловать!
— Ни малейшего уважения! Ни на грош почтения к сединам! — уже ни к кому не обращаясь, себе под нос бормотал толстяк, и пот обильно стекал у него с лысины на лоб.
Капитан раскрыл газету и начал читать. Читал он недолго.
— Простите, — обратился он к Юзефу. — Вы не могли бы сказать что вы думаете насчет того, что у нас в стране все еще существуют лица без родины?
— По этому вопросу, — отозвался Критик, который не хотел, чтобы Юзеф отвечал, — абсолютно так же, как и по всем остальным, я целиком и полностью разделяю точку зрения товарища Секретаря.
Но Юзеф, который жутко злился и на верзилу за то, что тот приставал к Марыле, и на толстяка, который удобно на него облокотился, и на пожилую гражданку, которая обсыпала его косточками, когда пыталась выбросить их в окно, сорвал свою злость на капитане, сказав:
— Читайте внимательно. Товарищ Секретарь говорит не о людях без родины, а о тех, у кого их две.
— О, это как мой двоюродный брат, — вмешалась пожилая гражданка. — У него сразу два паспорта: наш и советский. Так что он каждый год может ездить в Сочи отдыхать. Но как-то он мне сказал, что отдаст их оба за один американский.
— У англичан, — добавил толстяк, — до первой мировой войны вообще не было паспортов. Если народ высококультурен, то нет нужды следить за ним на каждом шагу.
У него внутренняя дисциплина, которой мы можем только позавидовать.
— Это англичанам-то? — удивился тип, что прежде стоял в дверях и требовал петли для спекулянтов. — Ну, это еще как сказать. Но зато нигде на Западе нет бесплатного медицинского обслуживания и обязательного одиннадцатилетнего обучения, как у нас. А ведь они войны не нюхали, в то время как мы воевали за них и за всю Европу. Вместо того, чтоб
Юзеф не протестовал. Ему было тесно, жарко и хотелось пить.
Зато Марыля не выдержала:
— Товарищ Секретарь говорил о двух родинах, уж точно о двух. О той, которая сионистская, и о той, которая патриотическая.
Как только она это сказала, Критика аж подбросило. Он хотел ее остановить, но Марыля продолжала:
— …И товарищ Секретарь предложил, чтобы каждый выбрал себе одну родину из этих двух и чтобы таким образом были соблюдены принципы нашей демократии.
— Наша уважаемая барышня права, — вмешался толстяк. — В свое время мы были отчизной двух народов, но теперь экономическое и политическое положение нам этого пока что не позволяют, — и толстяк захихикал, тряся потной лысиной.
Тот, в углу, что все время был прикрыт газетой, беспокойно заерзал, но тотчас снова затих.
— Вот именно, — подхватил капитан. — Наконец-то мы стали национально-однородным государством, без нацменьшинств и связанных с этим неприятностей. И дело еще только за тем, чтобы граждане еврейского происхождения, у которых теперь есть своя родина, приняли решение.
— Какое решение? — спросил верзила.
— Эмигрировать, конечно, — ответил капитан.
А маленькому Юзеку, который всю дорогу спал на плече у Юзефа, снилось, что папка сказал матери: «Никуда мы отсюда переезжать не будем, Рахиль. Я взял задаток назад — и ша! Пусть Мазуркевичи убираются с этим своим сопливым Хенеком, раз уж ему мой еврейский ребенок так мешает».
Глава пятнадцатая
КАЛИФОРНИЯ
Марыли не было дома — она пошла загорать на пляж, и Юзеф остался один. Ему не хотелось ни застилать постель, ни даже завтракать. Радио, которое его раздражало, он тоже выключил и хотел уже было позвонить Рабиновичу, как вошел Критик и сказал:
— По этому вопросу, уважаемый коллега, решение должны принимать мы вдвоем, и никто более.
И Юзеф повесил трубку.
— Не люблю вмешиваться в дела взрослых, — сказал маленький Юзек, который как раз вбежал в комнату, — но если хотите, то я вам скажу, что об этом думаю.
Юзеф обрадовался приходу маленького Юзека, а Критик, как обычно, был этим недоволен.
— Мы не можем принимать ребяческих решений, — сказал он. — Они либо наивны, либо односторонни. Вопрос слишком сложен и требует партийного подхода, а ты еще мал и…
— Не такой уж я и маленький, возмутился Юзек. — Да и не обязательно быть взрослым, чтобы знать, что такое «партия». Как вам известно, я целый год учил латынь. И слово «подход» я тоже знаю. Подход бывает правильный и неправильный, и если вы мне скажете, который из них «партийный», то я смогу участвовать в вашем совещании, — и Юзек принял крайне серьезный вид.